Он ловко взбежал по ступенькам, ведущим на платформу, мимо взявших на караул гвардейцев, и замер, театрально вскинув руки в белых перчатках, указательный и средний пальцы в форме латинского V — «виктори», победа.
Стадион ответил на это новым взрывом аплодисментов и восторженного рева:
— Виктори! Виктори! Виктори!
В ответ Эбахон снял треуголку и высоко поднял ее над головой, затем обернулся к проходу, по которому только что прошел, и почтительно склонил голову.
Словно по взмаху дирижерской палочки на стадионе воцарилась тишина, тысячи голов замерли в почтительном поклоне: по проходу медленно двигалась пышная процессия высших вождей и жрецов народа идонго.
Они выступали торжественно по одному, в окружении полуобнаженных мальчиков и юношей, которые несли символы их власти — короткие и широкие, похожие на лопаты обнаженные мечи, тяжелые булавы, усыпанные драгоценными камнями, старинные португальские мушкеты, ларцы с джу-джу, магическими предметами.
Вожди были разных возрастов и рангов. Следом за могучим Макензуа Вторым, выступавшим в пурпурной мантии под огромным желтым зонтом, который держал над ним стройный юноша, еще плелся полуобнаженный сухонький старикашка, перепоясанный по бедрам шкурой леопарда. На голове его красовалась широкополая синяя шляпа с белой кокардой, сквозь дряблую кожу обнаженного торса выпирали ребра. Потом шагал молодцеватый мужчина лет сорока в парадном мундире английского морского ведомства, сшитом еще в прошлом веке и подаренным кем-то, видимо, еще его прадеду или деду. На голове другого красовался круглый железный шлем португальского солдата времен Васко да Гамы, еще один явно гордился странной шишкой, выпиравшей из его до блеска выбритого затылка.
Их одежды переливались золотом и серебряным шитьем, на шеях сверкало разноцветье стеклянных бус, на руках и босых ногах звенели металлические браслеты.
Вожди с достоинством рассаживались в тяжелые кресла красного бархата и застывали в собственном величии — под большими яркими зонтами, которые продолжали держать над ними полуобнаженные мальчики и юноши.
— Такое увидишь нечасто, — прошептал Войтович Петру.
Петр кивнул и оглянулся: его коллеги, пораженные пышным зрелищем, не сводили глаз с платформы, где события разворачивались своим ходом.
Дождавшись, пока все вожди рассядутся, Эбахон опустился в кресло и кивнул королю Макензуа. Тот с несвойственной ему поспешностью вскочил и шагнул на край платформы к микрофонам. Затем, порывшись в складках своей пурпурной мантии, достал свернутый в трубку листок бумаги и очки в тяжелой оправе.
Нацепив очки на мясистый нос и поправив съехавшую на низкий лоб темно-красную фетровую феску с кисточкой, он гулко откашлялся в микрофон и начал что-то читать на языке идонго, останавливаясь и делая долгие паузы после каждой фразы.
— Провалиться мне на месте, если я что-нибудь понимаю! — громко фыркнул Мартин Френдли, и все в ложе заулыбались.
— Все претензии к Питеру, — ехидно сострил Мозес Аарон. — Губернатор ведь наверняка знакомил его с программой. Не так ли, Питер?
— Именно я и посоветовал ему провести всю церемонию на идонго, а потом содрать с тех, кто не понимает этого языка, по сотне фунтов за перевод на английский, — серьезно ответил ему Петр.
— Тогда с тобою лучше дружить, бади! — поддержал Петра Френдли. — Из него получился бы неплохой бизнесмен, ребята!
Все засмеялись: корреспондента Ассошиэйтед Пресс в Луисе недолюбливали за сварливость.
«С этим дурацким положением надо кончать, — подумал Петр. — А рассказать все, пожалуй, надо будет Мартину Френдли. И дать ему прослушать пленку диктофона!»
— И все же Питер ведет себя не по-товарищески! — пророкотал Серж Богар. — Но… Смотрите-ка! Похоже, нам несут пресс-релизы[8]…
Действительно, стараясь не шуметь, почти на цыпочках, к ним проскользнул солдат со стопкой листков бумаги и принялся передавать их по нескольку страничек для каждого.
Петр, сидевший у самого каната, принимал их у солдата и, не глядя, передавал Войтовичу, тот — дальше.
— Пресс-релиз, — заглянув в листки, подтвердил Френдли предположение Богара. — Речь короля Макензуа Второго… Текст провозглашения независимой Республики Поречье… Решение совета вождей о назначении подполковника Эбахона президентом и произведении его в маршалы… Обращение нового президента к нации…
Его никто не слушал: все жадно читали отпечатанные на ротаторе строчки.
Петр тоже принялся за чтение своего экземпляра. Первая страница… Макензуа говорит об исторической роли идонго… Вторая… сообщает о добрых предзнаменованиях, полученных жрецами в ходе общения с потусторонними силами… Третья…
Петр удивленно замер. Между второй и третьей страницами лежал свернутый вдвое листок, явно не имеющий никакого отношения к содержанию пресс-релиза.
Петр осторожно развернул его.
«Дорогой Питер… — побежали перед глазами размашистые строчки английских фраз. — Нам необходимо срочно поговорить. Ваш Жак».
Жак? Петр оглянулся: солдат, принесший пресс-релизы, уже исчез. Жак… Значит, покойный Даджума был прав. Жак здесь, он вернулся в Гвианию, как вернулись Элинор и Роберт, Аджайи и Блейк. Что он здесь делает, в мятежном Поречье?
…Короля Макензуа сменил у микрофона король Эдвард Третий, как объявили репродукторы, установленные на стадионе, тот самый дряхлый старикашка в леопардовой шкуре и широкополой синей шляпе с белой розеткой. После громоподобного рыканья Макензуа его тоненький голос, усилить который не в состоянии были даже микрофоны, казался занудливым комариным писком.
Однако король Эдвард был куда темпераментнее короля Макензуа. Потрясая метелкой из конского волоса, он прыгал у микрофона, словно исполнял ритуальный танец. И на каждый его визгливый, истеричный выкрик стадион отвечал единым яростным всхлипом.
— А страсти накаляются, — тихо сказал Петру Войтович. Вместо ответа Петр протянул ему записку, найденную в пресс-релизе. Войтович прочел ее раз, другой, аккуратно сложил и вернул Петру.
— Жак… Жак Ювелен, — произнес он задумчиво. — А ты помнишь… его настоящее имя?
— Жорж Шевалье…
Мог ли Петр не помнить это имя, имя человека, с которым они были вместе на севере Гвиании, в Каруне, где майор Нначи поднял восстание под знаменем «Золотого льва»? Потом они, Петр и Анджей, вместе с Жаком стояли у придорожной канавы в выжженной солнцем саванне и ждали смерти от пули повстанческого патруля. А дорога через охваченную огнем восстания Гвианию — от Каруны до Луиса? А выстрел, которым Жак свалил наемного убийцу, покушавшегося на майора Нначи! Бесшумный и точный выстрел короткой стрелой из пружинного пистолета… И наконец, исповедь Жака в зеленом «пежо», бесцельно петлявшем по глухим извилистым улицам глиняного города Каруны… Его голос до сих пор звучит в ушах Петра, а ведь прошло уже немало месяцев!
