— Мне очень жаль, — сказал он старому советнику, — но я должен сообщить вам об одном досадном обстоятельстве, которого, однако, вы, как судья, должны бы ожидать!
— Я вас совершенно не понимаю, будьте добры объяснить! — отвечал де Марсэ, глядя с неподдельным изумлением на своего собеседника.
— Это очень просто, однако. Вам известно, что делопроизводство по жалобе не прекращается, если даже причиненные убытки возмещены или жалоба, поданная на обвиняемого, взята обратно. Поэтому один лишь главный прокурор во всем государстве может прекратить дело вашего сына. Я прежде всего раб долга, который говорит мне, что я должен передать в суд подложный чек и жалобу, которая была мне подана Эусебио Миранда.
— Вы серьезно это говорите? — спросил де Марсэ, отчеканивая каждое слово и меряя с головы до ног Фроле взглядом, полным презрения.
— Совершенно серьезно, — отвечал Фроле, просматривая бумаги и что-то напевая себе под нос, как бы с целью дать понять де Марсэ, что последнему остается лишь уйти.
— Ну, так вы — негодяй! — отвечал де Марсэ.
— Милостивый государь!
— Низкий негодяй и наглец, которого я сейчас же заставлю выгнать из префектуры.
— При помощи вашего зятя, чтобы спасти вашего сына! Сделайте одолжение, дорогой мой, ни негодяй, ни наглец, а папаша изготовителя подложных документов, сделайте одолжение — хоть посмеемся. Увидите, как все оппозиционные газеты завтра будут рассказывать, что префект уволил начальника полиции безопасности, потому что его шурин совершил подлог за безделицу — всего миллион пятьсот тысяч франков. А упомянутый начальник полиции, получив жалобу, отказался положить ее под сукно, считая, что равенство всех перед законом не должно быть пустым звуком и что сильный точно так же должен быть наказуем, как и слабый, раз он совершил то же самое преступление. Эге! Какая каша тут заварится: декларация прав человека, нравственные начала все выйдет на сцену, и под давлением общественного мнения и прессы, сопротивляться которому будет бесполезно, правительство вынуждено будет освободить префекта от должности и передать этот пост начальнику полиции безопасности. Ну-с, господин де Марсэ, идите предупредить господина де Вержена, который теперь в театре. Придется чересчур долго ждать его возвращения, чтобы избавиться от такого негодяя, как я!
— Это правда, негодяй держит нас в руках, — пробормотал уничтоженный де Марсэ, затем, озаренный какой-то внезапной мыслью, он встал и проговорил: — Ладно, пусть будет так! Исполняйте свой долг! — И он направился к двери.
— Постойте! — вскричал Фроле, когда уже судья готов был выйти.
— Что вы еще от меня хотите? — с достоинством ответил последний.
— Вы слишком спешите и не даете вздохнуть людям! Вернитесь, черт возьми! Можно ведь сговориться!
— Сколько же? — спросил презрительным тоном старик.
— О, не говорите о взятках! — возразил полицейский. — Ах! Простите мое выражение.
— К чему извиняться? Так принято в вашем кругу!
— Довольно! Дело не в словах. Вы прекрасно понимаете, что я не буду у вас требовать денег…
— А что же еще другое можно вам, Фроле, дать?
— Можно, ибо я богат!
— Доказательство, что вам их часто предлагали… и что же…
— Я удовольствуюсь назначением членом Государственного Совета!
— И ничем больше?!
— Бог мой, ну да! У меня честолюбие скромное!
Судья подошел. Внезапно у него явилась какая-то мысль и так овладела им, что он не мог уже ей противиться.
— Если бы я даже согласился на вашу сделку, то вы должны понять, что у меня нет с собой в кармане бумаги о назначении членом Государственного Совета и что мне нужно время для того, чтобы пустить в ход связи своих друзей… А это невозможно потому, что чек моего сына нужен мне сегодня вечером — завтра требования возрастут. Мои страдания доставляют вам удовольствие, но ведь мое терпение имеет границы… Я завтра отправляюсь в сопровождении де Жерси во дворец, расскажу все откровенно, буду просить на коленях, и вы увидите, удастся ли мне заткнуть вам рот и спасти моего сына… Итак, если я получу чек сегодня вечером, то сделаю все возможное, чтобы удовлетворить вас; или же позвольте мне уйти!
Фроле понимал, что найденный господином де Марсэ способ непременно удастся, раз деньги были уплачены. Кроме того, произвели бы расследование и узнали, что черный слуга португальца сопровождал молодого заместителя к банкирам и к Даминару Конти, о чем Поль еще не имел времени сообщить своему отцу, и тогда обвинение показалось бы сомнительным; затем увидели бы, что подпись была сделана почерком сына де Марсэ без всяких изменений, и показалось бы странным, что банк Миранда сразу уплатил такую сумму по какой-то подозрительной подписи. Благодаря всему этому дело могло принять совсем другой оборот, и потому предпочтительнее было бы пользоваться тем, что есть. Серьезное обещание де Марсэ являлось лишним к тому мотивом и было достаточно основательным, чтобы на нем можно было уже остановиться. Таким образом, решение Фроле было быстро принято.
— А кто вам сказал, что вам не возвратят чека сегодня вечером?
— Вы возвратите?
— Да, за простое обещание с вашей стороны.
— Господин Фроле, я забуду все, если вы способны таким образом поправить то зло, которое вы мне причинили, и дам вам слово…
— О, погодите одну минутку! Мне нужно письменное обещание. Я не так наивен… Теперь вы говорите: и мой дорогой Фроле, и то, и другое, а после — Фроле! Что это такое… Ничего не знаю!
— О! Негодяй! Негодяй! — пробормотал про себя старик. — Нет в нем ни капли сердца, ничего человеческого, кроме оболочки…
И своей судорожно сжимающейся рукой он схватился за грудь. Еще несколько минут — и он не в состоянии будет владеть собой… Зверь, в известные периоды просыпающийся в человеке, готов был совершенно овладеть им. Берегись, Фроле, бывают минуты, когда укротитель не может справиться со своими львами!
Но Фроле ничего не видел!
— Посмотрим это обещание, — с ужасающим спокойствием проговорил де Марсэ, подходя к нему мелкими шагами.
— Это очень просто! — отвечал Фроле. — Вы заявите, что, с целью приостановить ход дела по жалобе, пустить которую вполне в моей власти и которая была принесена на вашего сына по обвинению его в подлоге, вы берете на себя труд исхлопотать мне назначение членом Государственного Совета в срок до пятнадцати дней.
— И это все?
— Ах, Боже мой, ну да! — отвечал саркастически Фроле. — Я удовольствуюсь этим; если слово не будет сдержано, то мы пустим в ход документик.
— Ну, пишите! — отвечал старик таким спокойным тоном, что становилось страшно. — Я подпишу!
