но сидел, будто собираясь с силами. И шел, пошатываясь, хромая. Ему нужны лекарства, которых нет? Он тоже заболевает? Все это скверно. Или нет, все можно перетерпеть, пока это происходит с другими. Сколько жизней, помимо моей, и кто-то играет нами как пешками. А затем и мне выставят счет. Будет ли мне что предложить в обмен на то, что я выживу?
Мне бы очень хотелось остаться в живых. У меня еще много планов. У меня родители, бизнес, любимое дело. Может быть, я заведу животное – если вернусь. Когда вернусь. Что я могу предложить взамен, что у меня самое ценное, чем я готова пожертвовать, чтобы жить? Кем? Если сейчас мне дадут такую возможность?
Я открыла глаза. Так было легче, так не терзали вопросы, на которые я не собиралась искать ответ.
Все спали. В вертолете было темно и сыро. Я не хотела вылезать, но пришлось, в очередной раз я пожалела, что пила дождевую воду. В том, что меня мучила жажда – меньше, чем голод, говоря откровенно – был плюс, а теперь мне необходимо снова выйти под дождь.
Но он кончился. Значит, кончилась и вода, и кружка стояла уже на одном из сидений, прикрытая крышкой. Я надеялась – полная. Рассветет, наступит еще один день. А потом еще, и снова, и снова. Потом это «снова» кончится – сперва для кого-то из нас. А кто-то, конечно же, будет последним.
А может быть, нет, холодея и опять вспоминая крушение в Андах, подумала я. Может быть, у нас будет… так же.
Удивительно, но вода куда-то ушла, просочилась в почву. Вода была ледяная – ноги сразу потеряли чувствительность, и я постаралась не особо задерживаться. Но когда я обернулась, поддерживая штаны, увидела знакомую фигуру Аркудова.
– Не ори, Дианочка, – очень тихо сказал он. И я послушалась. Он был полностью одет, даже в куртке, и в руках держал мою обувь и мой рюкзак.
Я одернула куртку и машинально протянула за кроссовками руку.
– Одевайся, только ни звука, – продолжал Аркудов одними губами. – Я забрал воду и ракетницу. Вроде все спят. И карта, – он похлопал себя по карману. – В телефоне не подгрузилась, не целиком, но компас должен работать и пауэрбанк у нас есть.
Я сосредоточенно завязывала враз намокшие кроссовки, отклячив зад.
– Дойдем до Номарино. Постараемся. Здесь больше оставаться нельзя.
– Что, – беззлобно поддела Аркудова я, выпрямляясь, – Милена очнулась и требует свадьбу и троих детей? Или Мимимишик от ревности грозит оторвать тебе голову?
– Смешно, Дианочка. Но неумно. Я видел у него пистолет.
– Нам нечего жрать, он нас грохнет? Пожалуй, ты прав. Не смешно, – злобно прошипела я. Злилась я не на Аркудова, и меня не удивляло, что он подумал о том же, о чем подумала я. Но пугало: если двое мыслят в одном направлении, это сигнал.
– Поэтому уходим отсюда.
Мы и так уже шли, рискуя, что нас увидят и пристрелят. Может, сейчас Мимимишик целится нам прямо в спины, и хорошо, если он не промахнется и смерть будет мгновенной. Впрочем, потом он все равно нас добьет, патронов у него для этого хватит. Только не сидеть, не ждать верной смерти. Лучше идти ей навстречу, в конце-то концов. И мы спешили, знать бы, навстречу чему. Смерти не менее верной?..
– Я вытащил еще две грелки, лекарства, какие смог, – быстро, на ходу, и тихо говорил Аркудов. Звуки разносились по всей округе. Под нашими ногами хлюпала вода – то ли вертолет сел удачно, не в самую топь, но стоило быть осторожнее. – Главное – дойти до леса. Там нас точно уже не найдут.
– Нас там точно уже не найдут, Аркудов, – согласно выдохнула я. Идти было сложно, но тепло. Ноги вымокли, зато мы пока целы. Удивительно, но я была спокойнее, чем раньше. Аркудова я знаю тысячу лет… – Нас, полагаю, вообще не найдут.
Я в нем тоже могу триста раз ошибаться. Может, он вместе с грелками вытащил и пистолет.
Воздух вокруг словно звенел, но я знала, что это иллюзия – от усталости. Я не чувствовала утомления, даже голод слегка отступил, и это тоже была иллюзия, организм мобилизует ресурсы, приглушает боль и страх, черпает последние силы неизвестно откуда. Выжить – вот что заложено в нас прежде всего. Как там было у Маслоу? Физиологические потребности, потребность в безопасности. Сейчас особо умные утверждают, что эта пирамида уже не работает – они пообщались с сотрудниками крупных фирм в развитых обеспеченных странах. Эй, господа, загляните куда-нибудь в Пакистан, Анголу, Нигерию, где там люди до сих пор умирают от голода, спросите их. Или, если вам лень или страшно туда соваться, спросите нас. Меня, например, я вам отвечу с огромной охотой. Физиология такая различная, есть голод или необходимость избавиться от сыгравшей свою роль еды, а есть секс, не хотите ли потаскаться пару дней по тайге, а затем найти себе партнера для секса? Грязного, измученного, голодного и замерзшего? Я ведь была на вершине пирамиды Маслоу, как и Аркудов. Мы дошли до стадии самовыражения, и куда нас швырнули обстоятельства?
Нет ничего более зыбкого, чем благополучие. Работает система, еще как работает. Голод, холод, нежелание боли, желание жить. Эстетика: гармония, порядок, красота. Нет ничего более прекрасного и гармоничного, чем природа. Вот она и макнула нас холеными мордами прямо в дерьмо.
Роман, который считал себя опытным, пострадал от нападения беглого заключенного. Милена, которая в лесу должна быть как дома, лежит с температурой под сорок. Мимимишик… лошадка настолько темная, что бесполезно искать его в ночном лесу. И мы двое: просто без шансов. Просто. Без. Шансов.
Но мы хотим жить.
Я буду хранить это чувство, пока смогу. Неизвестно, что лучше: умереть от голода или в лапах дикого зверя – или во сне, не услышав и выстрела.
– Почему я? – я нагнала Аркудова, и мы теперь шли вровень. Шаг у него был шире, но если Мимимишик наводит на нас пистолет, пусть выбирает, кто из нас. Хотя толку, одна я в тайге в любом случае не смогу выжить. Вдвоем мы не выживем, скорее всего, тоже, но вдвоем умирать не так страшно. – Почему не Роман, не Милена?
– Ты своя, Дианочка, – Аркудов даже не обернулся. – Стерва, каких поискать, но своя. Я тебя знаю со школы – от тебя можно ждать любой подлости. Проблема: от прочих я не знаю, какой подлости ждать.
– Да, Игорек, – улыбнулась я. Вот что называется
