Диспетчер озабоченно сказала мужу:
— Осторожней, Махров!
Он кивнул ей и сделал знак отойти.
Грузовик медленно пересекал старый город с узкими кривыми улицами и доживавшими свой век глиняными дувалами. Пришлось делать крюк, потому что впереди расширяли и асфальтировали мостовую. Наконец вырвались на шоссе и помчались навстречу горам, окутанным утренним туманом.
— Вы никогда по этой дороге не ездили? — Обручев испытующе посмотрел на солдата.
— Нет, а что?
— Да повезло вам... Наша застава лучшая в части.
— Ну-у, хо-ро-шо!.. — произнес солдат, окая и растягивая слова.
— Вы северянин? — спросил Обручев.
Зубарев кивнул.
— Значит, земляки.
— А вы откуда? — спросил солдат.
— Есть такой незамерзающий порт в нашем Союзе...
— Мурманск! — догадался Зубарев.
— Да, Мурманск, — подтвердил Николай.
— Так ведь и я оттуда! — обрадовался Зубарев, но неожиданно стал серьезным: — У меня отец кочегарил на «Медузе». В сорок третьем погиб... А ваш отец, товарищ сержант, тоже моряк?
— Был... Капитаном был. И тоже погиб...
Наступило молчание. Зубарев погладил овчарку. Пес положил морду ему на колени.
— У вас никого не осталось на севере? — спросил немного погодя Обручев.
— Невеста, — живо отозвался Зубарев. И смутился: — Хотите покажу фотокарточку?
— Симпатичная, — сказал Обручев. — Как зовут?
— Люба.
— А в медальончике у нее кто?
— Это я там замаскировался.
Жизнь в труде — все, для чего живет человек, для чего прилагает усилия, энергию, знания. Но жизнь в труде не может существовать только для самого труда. Всегда человека вдохновляет любовь.
Об этом подумал Обручев, держа в руках фотографию Любы, и вспомнил девушку, подарившую ему лесную ветку.
В трудной пограничной жизни в сердце солдата всегда хранится образ любимой. Несет ли он службу или отдыхает после наряда, она всегда с ним. Он чувствует ее рядом, хотя между ними, может быть, тысячи километров. Он старается быть зорче всех, смелее всех, сильнее всех, чтобы она могла гордиться им, чтобы ждала его.
Так думал Обручев.
Зубарев бережно спрятал фотокарточку и спросил:
— Товарищ сержант, а вы задержания имеете?
— А что?
— Да вот мне не везет. Два раза был на стажировке, и всё впустую.
— Успеешь еще, — пообещал Обручев, незаметно переходя на «ты». И, не отвечая на вопрос, кивнул в сторону овчарки: — Как кличка?
— Ральф.
— Хороший пес...
Обручев не договорил. Шофер резко затормозил. На дороге стоял патруль. Старший заглянул в кузов.
— Сержант Обручев возвращается из краткосрочного отпуска, — доложил Николай. — Рядовой Зубарев направляется согласно предписанию.
— Документы!
Обручев полез в карман. Ральф зарычал и без Зубарева не позволил ему вытащить руку обратно.
Всё оказалось в порядке и у пограничников и у шофера.
— Можете следовать дальше, товарищ Махров, — сказал старший патруля, возвращая документы.
Обручев достал из полевой сумки большой кусок сахара, бросил Ральфу. Овчарка вильнула хвостом и вопросительно посмотрела на хозяина.
— Можно, Ральф, — разрешил Зубарев.
Ральф осторожно взял зубами сахар.
— Брось! — резко приказал Зубарев.
Ральф послушно положил сахар и отвернулся от него. Солдат погладил собаку, поднял кусок и сам протянул Ральфу. Овчарка взяла, и было слышно, как на клыках хрустнул сахар.
— Брось! — опять сказал Зубарев.
Ральф сейчас же выплюнул раскрошившийся кусок.
Обручев не выдержал:
— Хватит мучить собаку.
Зубарев засмеялся:
— Ешь, Ральф!
Обручев прислонился к кабине, закрыл глаза.
— Чем так сидеть, давай лучше споем нашу пограничную, — сказал он и запел:
Смотри же внимательно в лица,
И зоркость буди каждый час.
Запомни, товарищ, граница
Лежит перед каждым из нас.
Припев они спели вместе:
Граница, граница любимой страны!
В дозоре, граница, родные сыны...
— Эй стой!
— Кто идет?
— Кто идет?!.
— Не пройдет!..
Дорогу обступали горы. Казалось, протяни руку — достанешь. Но прошло еще немало времени, прежде чем машина подъехала к ним вплотную.
Теперь поднимались по серпантину. С каждым километром пути все реже попадались деревья. Зато все чаще и чаще хрустел под колесами снег. Сперва он лишь кое-где покрывал шоссе чуть заметной серебристой пылью, потом лег небольшими причудливыми островками и, наконец, когда грузовик с протяжным ревом вскарабкался на перевал, сплошной белой пеленой повис в воздухе. Шофер выключил мотор и вылез из кабины.
— Что случилось? — спросил Обручев, спрыгивая на землю. — А, хорошо! — воскликнул он, расправляя плечи. — Надо цепи надеть.
— А для чего я, по-твоему, машину остановил? — усмехнулся Махров. — Эй, паря, — сказал он солдату, — сбрось цепи, под скамейкой лежат. — И, не дожидаясь, сам полез в кузов.
Ральф зарычал.
— Не беспокойся, свое беру. — Махров протянул руку к цепям.
Ральф бросился на него.
— Назад! — крикнул солдат, перемахивая через борт. Но шофер уже лежал на снегу. Ральф наступил ему передними лапами на грудь. Не давал пошевельнуться.
— Ко мне! — приказал Зубарев.
Пес неохотно повиновался.
— Вставайте, — разрешил пограничник извиняющимся тоном.
— А... а можно? — переспросил Махров, осторожно поднимаясь. — Поди-ка ты, зверь какой! — растерянно промолвил он, пытаясь улыбнуться.
Зубарев погладил Ральфа. Овчарка успокоилась.
— А впрочем, я сам виноват, — сознался Махров, с опаской проходя мимо собаки. — Ребята, поднажмем!
— А ну! — подхватил Обручев, до сих пор молча наблюдавший за всей этой сценой. Он работал легко, с удовольствием, подставляя разгоряченное лицо ветру.
— Почему не уследил за Ральфом? — строго спросил Обручев, когда машина, гремя цепями, тронулась с места.
— Виноват, товарищ сержант, — ответил солдат. — Я за цепью нагнулся, а он в это время...
— Смотри, чтобы такое больше не повторялось, — категорически предупредил сержант.
Дорога сделала петлю и, нырнув под отвесную скалу, побежала вниз.
«Странный парень, — подумал Обручев о шофере. — Другой бы стал ругаться, а этот ничего... Извиняется... Чудак человек!».
Глава третья
ДЖИМ КЕНТ ПОЛУЧАЕТ ЗАДАНИЕ
Человек с генеральскими погонами на темно-сером кителе, не отрываясь, смотрел в одну точку. На столе — ноги в свободных ботинках. Он думал. Думал уже давно. Перебрал в памяти два-три десятка фамилий своих подчиненных. Решать опрометчиво было нельзя. Дело касалось советской России.
