— Ты устал и измучен жаждой, — сказал пастух на фарси. — Пей вдоволь. Только сначала прополощи горло.
Кувшин дрожал в руках Мирзы. Слышалось громкое бульканье.
— Вода кончается, — заметил пастух, — но ты пей досыта, скоро пойдем к колодцу. Только передохни немного. Пей, пей, чужестранец. Говорят, величайшее благодеяние — подать воду жаждущему. И я в этот час вечерний рад, что могу совершить такое благодеяние.
Мирза поставил кувшин на землю и поблагодарил пастуха.
Оба внимательно оглядели друг друга.
Первый человек встретился Мирзе за весь долгий путь. От этого старика многое зависит… Кажется, он добр… Почему молчит?..
Старик, наконец, шагнул к Мирзе и, опершись на пастуший посох, проговорил:
— Любопытство, говорят, не постыдно. Куда путь держишь, юноша?
Мирза глубоко вздохнул.
— Трудно жить без родных и близких. Мои родственники переехали в Мешхед. Иду туда. Хочу разыскать их.
Сетка морщин стала еще гуще у глаз пастуха. По всему было видно, что гость пришел оттуда, из страны Советов, однако старик не подавал вида. Он вежливо выслушает все, что расскажет ему незнакомец.
Но Мирза избегал подробностей, которые так оживляют разговор. А говорить что-то нужно было: этого требовал обычай и почтение к хозяину. И Мирза как можно непринужденнее удивился:
— Вы только подумайте, какое счастливое совпадение! Ведь я сам пастух, и первый, кто встретился мне в пути, — это вы, уважаемый отец. Тоже пастух.
— Значит, ты тоже нас овец там, у себя…
— Да, отец.
Пастух поднял голову. Не любопытство, а судьба этого юноши с такими ясными глазами заставляет его вести расспросы:
— Чем занимаются твои родственники в Мешхеде?
— Не знаю…
— Если они не богаты, тебе трудно придется в наших краях.
— От судьбы не убежишь, уважаемый. Я ничего не знаю о них. Мне лишь бы их разыскать.
— Ты идешь через Баджигиран?
Мирза промолчал. Он обошел этот город, а другого ближайшего к советской границе не было.
Но старику и не нужен ответ. Одобрительно кивнув, он словно похвалил осторожность юноши.
Баджигиран! Разве можно появляться на его улицах чужестранцу?
Мирза прочитал в добрых глазах:
«Хорошо, что ты не прошел через этот город. Там очень много ищеек. И кто знает, чем бы окончилась твоя встреча с ними…»
— Путь на Мешхед знаешь? — спросил пастух.
— Иду впервые…
— Тебе надо показать дорогу?
— Окажите такую милость, отец.
Из дальнейшего разговора Мирза понял, что старик был из курдов и пас овец, принадлежавших богатому кучанскому скотоводу. Кочевые племена первыми узнавали о всех событиях, происходящих на границе.
— Что нового в вашей стране? — поинтересовался пастух.
Это тоже было не праздное любопытство. До бедняков доходили самые противоречивые слухи о молодом государстве.
Конечно, Мирза о многом мог бы рассказать…
— Живут люди… — неопределенно ответил он. — Работают…
Хотел добавить: и учатся. Вот он — юноша из бедной семьи, а уже получил высшее образование.
Мирза помолчал мгновение. Разве имел он право рисковать, разве мог сказать, хоть одно доброе слово о своей Родине…
— Живут… — повторил он. — А как вот жить мне, без родных и близких?
— Трудно… — согласился пастух.
Мирза сдвинул брови.
Пора было кончать разговор о себе, осторожно расспросить старика о жизни в Мешхеде, о положении в городе.
— На голодный желудок не в сладость и трели соловья, — усмехнулся он, потянувшись к хурджуну.
Однако пастух остановил его.
— Потерпи немножко. Воды здесь нет, а без нее пищу не проглотишь. Я как раз собирался гнать овец на водопой. Пойдем вместе… У воды и поедим.
Овцы, повинуясь окрикам пастуха, потянулись к колодцу. Они двигались к горизонту, обагренному лучами солнца, уставшего от изнурительной скачки над пустыней.
Колодец был похож на провалившуюся могилу. Через полусгнившие стенки перекинута длинная старая балка. Вокруг ни единого кустика. Рядом выдолбленная из ствола дерева пересохшая водопойная колода. Значит, здесь давно никого не было. Внимательно оглядевшись, пастух объяснил:
— Это единственный колодец, где можно напоить отару. Хозяин заплатил за него десять голов овец. Мне приходится сторожить не только овец, но и это богатство.
Из истрепанного мешка, сложенного вдвое, пастух достал кожаное ведро и, встав на деревянную перекладину, потянул за веревку. Потом Мирза сменил его. Они выливали ведра одно за другим. Овцы, разноголосо блея, теснились у колоды. Лишь когда весь гурт был напоен, пастух и гость сели ужинать. Мирза достал из хурджуна несколько затвердевших лепешек и два куска узбекского сахара — навата. Пастух налил в большую деревянную чашку воды, положил на старый, рваный дастархан сыр.
Извинившись перед гостем за скромное угощение, старик смиренно сложил руки:
— Такова наша доля, ниспосланная всевышним. И за то благодарение ему. А мясо — для нас редкость.
Мирза слышал о здешней нищете. Но промолчал. Что он мог сказать? Пожалеть старика? Посочувствовать? Тогда пастух заинтересуется: а как у вас?
И Мирза неожиданно сказал:
— Когда-то мудрый Саади Ширази писал:
Припасов путевых не взявший в дальний путь
И с чистым золотом окажется в убытке.
Голодным путникам вареной репы кус
В песках нужней, чем все серебряные слитки…
Пастух удивленно посмотрел на гостя:
— У вас тоже знают наших древних хафизов? А нам говорят, что Советы уничтожили старые книги!
— Нет, отец! Светлые мысли живут по-прежнему. В школах изучают эти книги…
— О аллах! Ты говоришь, не уничтожили?..
— Разум и правда словно солнце, их нельзя прикрыть… Так говорится в народе… — уклончиво ответил Мирза.
Пастух внимательно взглянул на гостя.
— Нужней, чем все серебряные слитки… — повторил он. — Какие умные слова! И правда, вот этот кусок моего сыра, — пастух показал на дастархан, — сейчас дороже всего! Ешь, путник…
Вечер в пустыне по-своему великолепен. Покой, тишина, небо словно прошито огромными звездами… Мирза любовался темно-синим куполом, он словно забыл о трудном пути, о жизни, ожидающей его, полной напряжения и риска.
Старый пастух тоже был доволен. Случалось, он месяцами не встречал в пустыне людей. Как же не радоваться такому человеку.
Великолепный вечер!
За скудным дастарханом пастух неторопливо делился своими мыслями и заботами.
Мирзе следовало бы двинуться в путь. Но юноша так устал, что не мог даже встать на ноги.
