— Сиди, — махнул рукой Волох и обратился к Илье: — Вот ты-то мне и нужен. Ты разбираешься в материи… в той, что бабам на юбки нужна? — Получив в ответ утвердительный кивок, комиссар продолжил: — Постарайся сегодня же раз добыть несколько отрезов получше. Я очень надеюсь на тебя… Только никому о том, для кого это нужно. Ясно?
— Так точно, товарищ комиссар!
— Действуй.
Шапошников удивленно посмотрел на Сергея.
— Зачем тебе тряпки? — спросил он, когда закрылась дверь за Горбуновым. — Уж не надумал ли ты Маруське платье подвенечное подарить?
— Может, и так, — без улыбки ответил Волох. — Ты как думаешь, где сейчас может быть банда?
— Хрен ее знает! Кабы знал, не сидел бы здесь… Вот стемнеет — мы хутора прощупаем. Горбунова с его взводом пошлю на розыски.
— Никуда ты не выступишь и никого и никуда не пошлешь.
— Это почему ж? — насупился командир эскадрона. — Отстраняешь меня?
Волох захлопнул окно. Присел рядом.
— Ты знаешь, что я не вмешивался в дела эскадрона всю эту неделю. Ты метался по следам банды, я молчал — все было правильно. Но вот некоторые неизвестные тебе обстоятельства заставили меня задуматься. Вся эта охота постепенно приобретает для меня сугубо личное значение… Если я скажу, что Ропот был… моим близким другом…
— Постой, — перебил его Шапошников. — Что за чушь ты городишь! Какой тебе Ропот друг? Это вот Горбунову он хоть и оставил отметину на морде, да жизнь спас, а к тебе какое он имеет отношение?
— Самое непосредственное, — грустно улыбнулся Сергей. — Мы с ним в 1907 году у помещика Макеева батрачили, а потом почти пять лет бродяжничали по Кубани, Зеленчуку, Егорлыку, Куме и Тереку… За это время мы настолько привыкли друг к другу, что… Словом, были как братья. Потом наши дороги разошлись.
— Муть какая-то! — воскликнул Шапошников.
— К сожалению, в жизни случаются и такие парадоксы… Сегодня, Семен, я исповедуюсь перед тобой, потому что после Ропота и одной девушки ты стал для меня самым близким человеком. И еще потому, что я уверен: все это останется известным лишь тебе… Я не питаю ненависти к Андрею Ропоту, но он враг дела, которому я предан до конца своей жизни. Мне тяжело вести за ним охоту, но судьба, как мне кажется, приготовила для меня еще один неприятный сюрприз… Какой? Этого я тебе пока не могу сказать. Мне важно убедиться в своих предположениях, и если они подтвердятся…
Волох умолк, погрузившись в мрачное раздумье. Шапошников, пораженный услышанным, тоже молчал, стараясь получше переварить в уме последние слова Сергея, и чем больше он о них думал, тем сильнее возрастало его беспокойство.
— Ты что надумал? — спросил он, не выдержав напряженного молчания.
— Банда, по-моему, сейчас притихнет надолго, — словно не слыша вопроса, заговорил комиссар.
— Как же, притихнет! — возразил Шапошников. — Ей и делов-то: налетела, награбила и смылась!
— Напрасно ты так считаешь. К любому противнику нужно относиться с уважением.
— Это как же? Пардон, дорогая Марусенька, вылазь из кустов, я тебя поцелую?
— Я сегодня к ней в гости собираюсь, — неожиданно сказал Волох.
Шапошников вяло махнул рукой:
— Давай топай… Она вон там, на кровати, спала.
— Я серьезно…
Комэска взглянул на комиссара как на полоумного:
— Кончай разыгрывать.
— Слушай…
И Волох вкратце изложил свой план. Когда он кончил, Шапошников некоторое время обалдело смотрел на него. Потом постучал пальцами по столу.
— Ошалел парень! Где это видано, чтобы комиссар полка ходил в такую разведку? А вдруг тебя признают?
— В этом-то и мой козырь! Ведь если кто и узнает в коробейнике комиссара, то ему не поверят, то же, что и ты, скажут.
— Эх, Сергей, сам говоришь — противника уважать надо, а сам их за дурачков считаешь…
— Ты меня в мой капкан не лови. Лучше скажи, кого связным взять?
— Кончай дурить! — рассердился Шапошников. — Никуда ты не пойдешь! Это я вам, товарищ комиссар, по старой дружбе говорю — приказывать не имею права.
— Тяжелый ты человек, Семен… — вздохнул Волох.
— Это верно, — насмешливо отозвался Шапошников. — В Ростове меня взвешивали, так девяносто два килограмма по тянул.
Волох безнадежно махнул рукой. Они некоторое время сидели молча. За окном сгущались сумерки. В горнице быстро темнело.
Волох вдруг встрепенулся, распахнул окно. Федька, издавна побаивавшийся комиссара, мигом соскочил с перил.
— Ты еще не проголодался? — спросил Волох у Шапошникова. И кивнул: — Сообрази-ка нам поужинать.
— Это я мигом, — пообещал Федька и осторожно спросил: — А это самое принести?
— Жарко… — отозвался Шапошников, явно желавший показать свою непричастность к Федькиному предложению. И сердито посмотрел на ординарца.
Федька заморгал глазами.
— Принеси. Авось похолодает, — поддержал Федьку Волох, не замечая смущения комэска.
Федька убежал. Волох заложил руки за спину и принялся мерить шагами комнату от угла к двери и обратно. Шапошников старался не смотреть на него. Молчание стало тягостным, но, к счастью, вскоре появился Горбунов. С сияющим видом он втащил за собой высокий узкий короб с заплечными ремнями.
— Во! — с гордостью произнес он. — Целый мануфактурный склад!
— Смотри-ка! — удивился комиссар. — Даже короб раздобыл… Откуда?
— Да мои ребята в Лабинской захватили. Сказывали, что короб сама Маруся за собой таскала… Тут три разных куска материалу имеется. Была еще всякая всячина, да растащили…
Волох внимательно посмотрел на короб.
— Слушай, — вдруг осипшим голосом сказал он. — Глянь, там на крышке не вырезаны буквы «С» и «В»?
Илья отстегнул ремни, поднял крышку и, заглянув на внутреннюю часть ее, удивленно подтвердил:
— Есть…
Сергею стало дурно, от слабости зазвенело в ушах. Чтобы не упасть, он ухватился за край стола, добрался до лавки, сел.
— Это мой короб, — раздельно произнес он.
Перехватив удивленные взгляды разведчика и командира эскадрона, добавил:
— Я с ним с двенадцатого по шестнадцатый год ходил, всякую всячину продавал. С одной стороны — торговец, а с другой — связной… Подай-ка сюда короб, Илья.
Горбунов поставил перед ним свой лабинский трофей. Комиссар бережно вынул три куска материи, внимательно осмотрев и прощупав каждый с видом знатока, совершающего выбор в купеческой лавке, затем проделал какую-то манипуляцию с заклепками на крышке и показал тайничок меж крышкой и мягкой прокладкой. В тайничке, к удивлению самого Волоха, оказался пожелтевший номер газеты «Рабочая правда» и потрепанная тетрадь. Отдав газету Шапошникову, он возбужденно начал перелистывать тетрадь.
