– Что нашел? – спросил Сизов, подходя к нему.
Не отвечая, Красюк сорвал шапку, сунул туда камень и кинулся в плотный подлесок, стоявший на краю поляны.
– Неужели золото? – вслух сказал сам себе Сизов. Он подобрал жгут веревки, валявшейся на траве, повесил на плечо. Затем подошел к водопадику, осмотрел камни. – Эй! – крикнул. – Подожди, дай поглядеть!
Тайга молчала. Только сойки хохотали в отдалении да комары зудели над самым ухом.
Он снова принялся осматривать камни, шагая вдоль ручья. Нашел изъеденный ржавчиной топор с разбитым обухом, непонятно почему породивший в нем смутную тревогу. Отбросил топор в сторону, пошел дальше, то и дело наклоняясь, переворачивая камни. Руки ломило от ледяной воды. Веревка мешала, и он забросил ее за спину, как солдатскую скатку.
– А ну пошли! – вдруг услышал над головой.
Выпрямился, увидел своего напарника и испугался его застывшего лица.
– Золото, что ли? – спросил Сизов.
– Думал, я тебя тут оставлю? – зашипел Красюк. – Нашел дурака. – Откуда-то из-под телогрейки он вынул короткий, с ладонь, нож, сделанный из обломка пилы. – А ну пошли!
– Куда?
– Туда. – Парень ткнул ножом в сторону леса.
– Вернуться бы надо. Может, живой… конвоир-то?..
– Я тебе вернусь! – Парень резанул ножом воздух, зацепил телогрейку Сизова. – Пойдешь со мной. Чтобы не растрепал о самородке.
Нож снова сверкнул перед лицом. Сизов попятился в гущину подлеска, пошел, потом и побежал, подталкиваемый сзади. Жгут веревки, висевший через плечо, не скидывал, думал: если этот обалдевший от золота бандит кинется на него, то веревка-то как раз и может прикрыть в первый момент.
Каждую минуту он ждал удара в спину, но удара все не было, и Сизов стал успокаиваться. Чащоба уплотнялась. Приходилось продираться через кусты, перелезать через поваленные деревья, высоко задирать ноги в ломком сухом буреломе.
Выскочили на звериную тропу, и Сизов свернул по ней.
– Куда?! – заорал Красюк. Пот лил с него ручьем. На щеке, от носа до уха, темнела широкая царапина.
– Надо знать тайгу, – беззлобно сказал Сизов. – При такой беготне наобум можно остаться без глаз…
А вокруг буйствовала таежная растительность. Повсюду были папоротники, огромные и совсем крохотные, взбиравшиеся на стволы и свисавшие с них гирляндами вместе с длинными бородами лишайников и петлями лиан. На прогалинах папоротники исчезали, зато появлялась масса цветов – розовая герань, белые недотроги, бледно-сиреневая валерьяна. Местами зонты цветов поднимались выше головы, и сочные стебли этих гигантов напоминали еще не развившиеся стволы деревьев. Со склонов сопок, где лес был пореже, открывались другие склоны, пурпурно-фиолетовые от цветущих рододендронов. На открытых местах налетали тучи оводов и комаров, и Красюк толкал Сизова в чащобу, где листва, бьющая по лицу на узких звериных тропах, смахивала насекомых.
Потом лес кончился, и они увидели перед собой болотистую равнину, поросшую редкими соснами и елями. На опушке тропу потеряли п пошли прямиком через осоку, рассчитывая найти другую тропу. Под ногами при каждом шаге выступала черная вода, медленно заполняла вмятины следов.
– Все, отдыхаем, – сказал Красюк, садясь на зыбкую кочку.
– Встань! – зычно крикнул Сизов.
Красюк вскочил от неожиданности, зло уставился на Сизова.
– Под такими кочками гадюки живут.
Он подошел к кочке, принялся шуровать под ней длинным суком. И почти сразу в траве мелькнула серая блестящая кожа. Змея куснула палку, застыла в настороженной позе.
– У, гадина! – заорал Красюк. Он выхватил палку, злобно, мстительно принялся бить гадюку.
Когда змея перестала извиваться, он отбросил ее, зашвырнул палку, обессиленно опустился на кочку и снова вскочил, принялся оглядывать траву вокруг.
– Ну ты даешь, Мухомор! – сказал восторженно. – Как узнал, что она тут?
– По запаху, – усмехнулся Сизов. – Сразу покойником запахло.
– Врешь!
– Конечно, вру. У нас нанаец проводником был, так тот, верно, по запаху змей находил. «Твоя не понимай, – так он говорил. – Змея сырым пахнет».
– Вот тебе и дикарь! – удивился Красюк.
– Это мы в его понимании были дикарями. Ничего не знали в тайге.
– А ты откуда родом?
– А что?
– Орать больно здоров. Глотка луженая – позавидуешь.
– С Волги я, из Саратова.
– А я из Киева.
– Из самого?
– А что, непохоже?
– Почему же? И в Киеве разные люди есть…
– Договаривай, – неожиданно зло сказал Красюк.
– Что договаривать?
– Ты ж хочешь сказать, что я сволочь. Человека бросил. Разве не так? Но этому человеку, конвоиру нашему, уже ничто не поможет. – Он помолчал. – А мы в случае чего скажем – от медведя бежали, потом заблудились. И доказывать ничего не надо – медведь свидетель.
Сизов ничего не сказал. Он и сам знал – не первый день в тайге, – гражданина Беклемишева уже нет на этом свете. Видел, как медведь драл его, знал: не отпустит, пока вконец не искромсает.
– И зачем он стрелял в него? – тихо проговорил Сизов.
– Охотничий азарт. Как не стрельнуть?
– Сейчас медведь сытый, сам на человека не пойдет. Его если уж бить, то наверняка: раненый он страшен… И винтовку надо иметь хорошую. А из своего карабина Беклемишев, поди, год не стрелял. По ком стрелять-то на нашей командировке? Разве что по воронам?..
Вечер застал их в густом лиственном лесу, где было много дубов, тисов и бархатных деревьев. Здесь они повалились в траву и, отдышавшись, вспомнили о еде.
– Если все знаешь в тайге, так хоть бы о жратве позаботился, – сказал Красюк.
– Вон как! Ты меня арестовал, стало быть, ты вроде как мой начальник. А начальству полагается заботиться о подчиненных. Так ведь? Не наоборот?
– Жить захочешь – позаботишься.
– Ну и дурак, – спокойно сказал Сизов. – Убьешь меня – себя убьешь. Прав был Дубов: ты в этой тайге и недели не проживешь. И найдут когда-нибудь самородок на твоих костях. А я тут все тропы знаю.
– В этой тайге?
– Может, не совсем в этой. Ходили мы тут неподалеку с геологами, руду искали.
– Чего уж теперь. – В голосе Красюка слышались примирительные нотки. – Давай думай, раз уж так вышло.
– Чего тут думать? Завтра пойдем обратно…
– Ну не г! – Красюк вскочил, усталости как не бывало.
– Тогда думай о себе сам.
Красюк шагнул к Сизову, все в той же позе лежавшему на траве, присел возле него на корточки.
– Слушай, Мухомор… Иваныч, – просительно сказал он. – Назад я тебя не пущу. А если мне надежную дорожку покажешь, золотишком поделимся. Тут, – он ласково погладил шапку, – обоим хватит.
