он меня теперь называл. — Так всё и будет.
А я вспомнил, что как-то раз попытался пошутить над гномами, что дескать под горой слово капитал происходит от слова копить, но шутка моя не прошла. Гномы лишь переглянулись недоумённо и я понял, что для них так оно и есть.
— Так, это нам, — я одернул одного шибко делового монаха, который без лишних слов и без подхода ко мне потащил в свою кучу какие-то книги. — Куда попёр?
— Так ить, церковные же, — показал он мне обложку верхней из стопки, на которой был нарисован знак Единого.
— Лара разберётся, — я был неумолим, и доверия у меня к ним не было. — Отдаст, если ваше. Или сожжёт, по ситуации. Или себе заберёт, если решит, что вам оно ни к чему.
— Дожили, — монах довольно дерзко сплюнул и с раздражением швырнул книги в нашу кучу. — Маги определять стали, что к чему!
— Так, пшёл вон отсюда! — Далин с удовольствием оторвался от пушки и кинулся конфликтовать, чтобы выместить свою досаду хоть вот на этом дураке. — А Владыке Николаю скажешь, что это я лично тебя нахрен отсюда послал, понял меня?! И скажи спасибо, что только маги определяют, а то ведь и гномы могут начать!
Монах вскинулся было, но, разглядев решительно-злобную физиономию гнома и его пудовые кулаки, осёкся. Далин кинулся вниз по лестнице, топоча сапожищами на всю округу, но старший из монахов, умный и спокойный мужик лет сорока, с которым я даже немного подружился, успел первым. Он за плечи развернул спорщика лицом к воротам, на полном серьёзе напомнил ему о смирении, тот на удивление внял и даже усовестился, и отправился восвояси. Довольно быстро, кстати, отправился.
Поэтому пришлось оставшемуся без оппонента гному подниматься снова наверх, но так даже и к лучшему, хоть пар спустил.
А я, кстати, неожиданно для самого себя без лишних сантиментов успел проверить этого самого монаха на спрятанное и заныканное. Неявно, негласно и нечувствительно, но тем не менее. Раньше бы постеснялся, да.
Но уж очень интересные вещи тащили эти монахи ко мне на проверку. Провизию, инструмент, оружие и прочее, не представлявшее для них интерес они мстительно оставляли там, где нашли, заставляя Далина и Ерша Потапыча страдать, но я был с ними даже в чём-то солидарен. Ну вот к чему нам, скажите, десять тонн картошки, восемьдесят бочек квашеной капусты или под двести тонн угля? Пусть даже и редкого антрацита — мне-то что с того, я ведь не металлург. Что мы сможем с ними сделать за отпущенное нам саламандрами время? Тут с по-настоящему ценными вещами бы разобраться, хотя вот оружие, конечно, могли бы и вытащить.
Далин умом это понимал, Ёрш Потапыч нет, но страдали оба одинаково, искренне и неподдельно. А Кирюхе я здесь появляться запретил, хватит с меня и этих двоих.
— Завтра последний день, — на всякий случай напомнил я ещё раз старшему из монахов. — Для вас. Послезавтра Далин никого из вашей братии сюда уже не пустит, гномы ему на помощь придут, остатки вытаскивать. А послепослезавтра буйство огненное саламандрами запланировано. Так что успевайте.
— Успеем, с божьей помощью, — монах вытер пот с лица и присел рядом со мной. — Там немного-то и осталось. Да только зачем, скажи на милость, вам все бумаги монастырские? Лаириэн же всё равно их инквизиции передаст.
— Вот она лично их и передаст, — просветил я его, лениво соображая, напомнить ли ему о том, что он забыл приставить к имени Лары слово Пресветлая, или нет. — Инквизиции. А не вы сами возьмёте. Чувствуешь разницу?
— Чувствую, — усмехнулся тот. — А личные дела воспитанников вам зачем?
— Ишь ты какой, — я даже отодвинулся, чтобы не торопясь его рассмотреть. — А сами воспитанники где, знаешь ли? Ну, раз личными делами интересуешься? И что с ними будет?
— Нет, — со вздохом признался монах, всё-таки я его подловил. — Поговаривают, всё ещё спят где-то. Но точно не знаю.
— Во-о-от! — я наставительно упёр в него палец. — А Лара их себе заберёт, без отдачи. Она давно о какой-то там школе мечтала, а тут такая оказия. Пацаны подобраны один к одному, да к тому же и сироты. Мозги засраны, правда, но это поправимо, у неё не забалуешь. Будет кормить, уму-разуму учить и чудеса показывать, враз перевоспитаются. А у вас их оставлять опасно, сам понимаешь. Пока что они просто малолетние фанатики.
— Неблагостно всё равно выходит, — снова вздохнул монах. — Дети же малые, обездоленные. Хорошо бы у них спросить, чего они сами хотят.
— У их старших товарищей спросишь, — я удивлённо покосился на сердобольного собеседника. Чувствовалось, что переживал он от чистого сердца, без фальши. — Из тех, что с наколками по всему телу.
— Так ведь спрашивают уже, — но монах начал хитрить, и я это почувствовал. — У тех, кто жив остался. Сам знаешь, сгоряча многих кончили, когда в монастырь вошли. Теперь вот следствие буксует.
— Не лепи горбатого, долгогривый! — Далин перегнулся через парапет башни, раздражённо врываясь в наш разговор. — Сгоряча, ага! И ты, Тёма, уши не развешивай, а то он тебе наговорит благостного. Тут чуть ли не со списками в руках ходили, морды спящим сверяли, чтоб потом под нож пустить. Да деловито так! И ваши, и наши, и княжеские! Даже эльфы тишком одного приморили, лично видел!
— Значит, очень плохой человек был, — я безразлично кивнул ему головой на эту новость, но про себя порадовался, что всё это мимо меня прошло. — Я эльфам верю!
— А тогда все друг другу верили, по голову иного злодея по три делегации враз приходило, в это веришь, нет? — Далин даже в сердцах сплюнул с башни, но так, чтобы в нас не попасть. — И ещё контролили друг за другом, а ещё сильнее смотрели, чтобы никто никого втихаря спящего не утащил! Зато теперь у них следствие буксует, мля!
— Вот видишь, — я укоризненно покосился на монаха. — Как же вам пацанов отдавать, горячим таким?
— То другое, — всё же упирался монах. — Раз такой разговор пошёл, понятное дело, что кончили спящих не просто так. Они бы такие ответы на вопросы могли дать, что многим бы плохо стало. Вот и…
