— Мы наткнулись друг на друга в ту ночь, когда я сбежала из дома моей замужней сестры, — небрежно бросила она. — Он тоже убегал — от чьего-то мужа или что-то в этом духе. Мы столкнулись и растянулись на дороге. Очнулась я…
— Когда ты уже плыла с ним на Багамы, где и провела с ним следующие тринадцать дней на его яхте под названием «Золотой… — я задохнулся от возмущения.
— Мне вдруг пришло в голову, — сказала Фран холодным, чужим голосом, — что у тебя, Дэнни Бойд, и моей замужней сестры очень много общего! Например, одинаковая подозрительность!
— Вовсе нет! — прорычал я. — Только потому, что я считаю тебя праздной, ленивой, аморальной, неженственной, скандальной, распущенной…
— Все, хватит! — мрачно сказала она. — Прощай, Дэнни Бойд!
— Ты, надеюсь, не уходишь? — с тревогой спросил я.
— Как вольный ветер! — непреклонно ответила она.
— Но еще так рано, — слабо запротестовал я. — Всего лишь три часа утра. Ты права! Я смиренно прошу меня простить и беру назад все свои слова. Я действительно страдаю подозрительностью! Только потому, что ты провела тринадцать дней на яхте с типом по имени Алекс… него друзьями…
— Только с Алексом, Дэнни, — сладко возразила она.
— … с одним Алексом на его огромной яхте и с его командой и шестью официантами, — решительно продолжил я, — это еще не повод для подозрений. Но если я когда-либо повстречаю его, я сломаю шею этому сукину сыну!
Фран дико взвизгнула, перевернулась на живот и сумасшедше забарабанила ногами.
— Это так смешно? — заскрежетал я зубами.
— Именно это он сказал о тебе! — простонала она.
— Алекс? — проворчал я. — Длинные, гладкие волосы, похож на поэта…
— Блестящие соломенные волосы и похож скорее на викинга! — прошептала она.
— Низкого роста, толстый, с постоянным насморком…
— Шесть футов, три дюйма, атлет, в жизни никогда не простужался! — сдержанно парировала она.
— Черт с ним! Давай лучше поговорим обо мне!
— О'кей, — ответила она притворно скромным голосом. — Я вернусь через минуту.
— Куда это ты? — с подозрением спросил я.
— Одеться, — коротко ответила она. — Сам знаешь, стоит тебе заговорить на эту тему, и ты проболтаешь долгие часы.
— Хочешь сделку? — быстро спросил я. — Никакого разговора, — никакой одежды!
— Годится! — прошептала она, с удовлетворением растягиваясь в постели.
— По крайней мере ты вернулась к своему рыцарю в сверкающих латах! Черт! Я почти забыл.
Секунд через пять Фран неистово завизжала и одним прыжком пересекла комнату.
— Во что теперь ты играешь? В смерч? — сердито проворчала она, нежно массируя восхитительную часть своей анатомии.
— Я только что вспомнил, — ответил я, не пошевелив ни одним лицевым мускулом. — Я оставил коня припаркованным у счетчика на один час.
РОБИН СКОТТ. ПОДКЛЮЧЕНИЕ К ОСНОВНОМУ ИСТОЧНИКУ
— Ну, старик, ты роешь капитально, — сказал Маха, расчищая себе место среди картонок из-под пиццы, мотков провода и отдельных частей старых электронных приборов, толстым слоем покрывавших весь пол подвала, который они арендовали вдвоем с Косматым. Восхищение Махи новым проектом Косматого было не только эстетическим. Будучи менеджером по бизнесу в команде, он ухитрялся обеспечивать хрупкую финансовую поддержку им обоим, продавая время от времени экспериментальные работы Косматого в стиле «фаунд-арт».
— Врубаешься? — откликнулся Косматый, не поднимая головы от дымящегося паяльника.
— Я торчу!
Косматый выбрал полуметровый кусок великолепного желтого провода № 12 на шестьсот вольт с изоляцией из полихлорвинила и припаял его к коричневому терминалу автоприцепа от оставшегося после войны АН-3/АСВ Марк IY. Он подождал немного, пока серебристая капелька расплавленного олова не стала серой и твердой, и затем подергал провод. Он изогнул его и надел свободный конец на штифт № 7 в розетке электронной лампы 117Л7, свободно ходивший вверх-вниз в древней Мотороле. Провод смотрелся на своем месте, и он припаял второй конец.
— Это им стебанет по мозгам, — сказал Маха. — Я говорю, это типа того, что здесь хлеб для нас болтается, Косматый.
Безразличие Косматого не было напускным. Он жил исключительно ради своего искусства, и разделял энтузиазм Махи по поводу продаж только тогда, когда ощущал нехватку сырья. «Это моя вещь», — сказал он, выравнивая конденсаторы на 200 микрофарад, светло-бежевые керамические накладки, и закручивая идущие от них провода за длинный терминал от фирмы Дженерал Телефон.
— Я что говорю-то, это мое дело. Парень должен делать свое дело, чтобы там ни было. Если они не врубаются, нормально. Если врубаются, тоже нормально.
Для Косматого это была необычно длинная речь. Маха, который с гордостью считал себя очень практичным человеком, потряс головой.
— Что «нормально», балда? Ты делаешь свою вещь, но, ради Бога, не меняй ее. Это я смогу загнать. Поставим на выставку, через неделю будет у богатенького Буратино в вестибюле. Кто-нибудь из шикарных декораторов по интерьеру западет на нее, попомни мое слово.
Косматый пожал плечами, весь в мыслях о своем искусстве. Он припаял в нескольких местах два вогнутых трехдюймовых рефлектора на круглую серую раму какого-то экспериментального уродца из Военно-морской научной лаборатории, который был списан после того, как обошелся в 500 000 долларов налогоплательщикам. Он отступил, чтобы оценить впечатление, затем вернулся и ударом молотка сбил один из рефлекторов. Пара вместе смотрелась слишком представительно, как груди, и это все портило.
Вещь получилась около семи футов в высоту. Механической основой служили стойки бомбодержателя, покрытые серой сморщенной краской, но их практически не было видно за густой паутиной кабелей и проводов, нагромождением ярко раскрашенных деталей, собранных из тысячи различных приборов. Эти приборы закупались на вес в магазине Джейка, расположенном на Сорок пятой стрит, где продавалось старое военное имущество и электротехника.
Косматый не имел ни малейшего понятия о первоначальном предназначении электронного барахла, которое он использовал. Но это было дешево, как раз в пределах той суммы, которую Маха позволял ему тратить после расчетов с домовладельцем, хозяином продуктового магазина и барменом. Его завораживали яркие краски, сияние меди и бронзы, скользкое виниловое покрытие проводов и пластиковых трубок, изогнутые очертания высокочастотных измерителей, вычурная геометрия длинных гладких рубиновых стержней в стеклянных цилиндрах, квадратные, шестигранные и круглые алюминиевые контейнеры, маленькие цилиндры с полосками и точками, штепсели с десятками дырочек и вилки (если он искал достаточно долго, чтобы найти подходящие), которые входили в эти штепсели, чтобы образовать единое и восхитительное целое. И еще там были большие стеклянные цилиндры, содержащие сказочный мир маленьких металлических деталей, и полевые приборы из орехового дерева, на старинных бронзовых шкалах которых было выгравировано «Рио», и «Париж», и «Берлин», и «СВ», и «МВ», и «ЛВ».
