Там были предметы в форме тарелок на подвесках, которые плавно покачивались взад-вперед, когда он толкал их. Были квадратные трубки, которые, казалось, пустили бы квадратные струи воды, если бы он смог их включить. Были короткие черные тяжелые штуки, которые удобно ложились в руку и почему-то при этом он начинал думать о сказочных троллях, живущих под мостами. Были линзы, через которые хорошо вглядываться в загадочную темноту. Были мили и мили проводов: обычных, блестящих, зеленых, черных, белых, красных, розовых, бордовых, желтых коричневых, голубых, — проводов с точками на них, с полосками, проводов, соединенных попарно, и десятками, и сотнями, проводов перекрученных так, словно мир стоял на месте, держа их за один конец, а вселенная прокрутилась раз десять, держась за другой.
И поверх всего этого великолепия, стоявшего буквой «Г» высотой семь футов и длиной десять и семь футов, сияли с тропической яркостью мириады маленьких точек спайки.
Когда Косматый задумал эту работу, будучи в глубокой прострации, он подготовил себя к ней с аскетичной суровостью паладина: принял ванну, стащил новую рубашку и проработал две недели на фабрике в Лонг-Айленде. Там его научили использовать паяльник, отвертку и гаечный ключ.
И он понял, и завинчивал, и закручивал. Каждая вещь, которую можно было вкрутить в другую вещь, была вкручена. Каждая деталь, которую можно было привинтить к другой детали, была привинчена. Провод подходил к каждой клемме, а поскольку проводов было больше, чем клемм, они припаивались к стойкам бомбодержателя, приборам, измеряющим напряжение, к оптическим приборам, тарелкам и волноводам.
Свободных концов не было — все куда-нибудь подсоединялось. Кроме двух проводов, двух больших черных кабелей.
Маха отошел и встал рядом с Косматым, восхищаясь работой.
— Ну, старик, это классно. Просто отпад.
Косматый кивнул. Он был согласен. Если бы только не два кабеля.
— Вот эти два никуда не идут, — сказал он. — И я еще не сообразил…
Маха потрогал свою остроконечную бородку.
— А что бы тебе не отсоединить их да не выдернуть оттуда на хрен?
Косматый потряс головой.
— Черт, я не знаю, где они там проходят. Если я сейчас туда влезу, я могу эту штуку сломать.
— Да забудь, старик. Не связывайся с этим. Что-нибудь придумаешь, было бы из-за чего волноваться.
Но Косматый не мог успокоиться. Он был художник, добивающийся совершенства, и два неприкрепленных и нефункциональных провода беспокоили его.
— Они меня достают, — сказал он, — а грузовик с выставки приедет после обеда и увезет родимую.
— Остынь, Косматый, — сказал Маха, опасаясь, как бы Косматый не сделал что-нибудь со своим шедевром. — Пусть заберут. Мы типа того, что линяем, и пойдем забьем косячок. Ты покуришь и сделаешь Индийскую штуку. До всего допрешь, а на выставку можем ночью залезть.
Косматый неохотно согласился, и после того, как автопогрузчик и грузовик, присланные с выставки, увезли его шедевр, он отправился с Махой делать Индийскую штуку.
Марихуана и медитация сделали свое дело, и решение пришло к нему во всем своем великолепии в их скупо обставленной квартире, расположенной над мастерской.
— Я допер! — сказал он.
Маха, который уже полчаса рассматривал обложку журнала «Ридерс Дайджест» за октябрь 1942 года, повернул голову.
— Я знал, старик, что ты дойдешь до сути. Ну что там? Расколись.
Косматый выудил потрепанный шнур единственной лампы в комнате из-за заднего сиденья от самолета Гудзон Терраплейн 1938 года, которое, вместе с кроватью, составляло всю обстановку квартиры.
— Это путь к решению, — сказал он.
Маха, чей словарь временно истощился, вопросительно посмотрел на него.
— Два провода, Маха! Куда они идут?
— В лампу, старик. Чтобы туда попал ток.
— Я имею в виду другие концы.
— О, я врубился. В стенку. — Понимание осветило помятое лицо Махи, как восход солнца освещает дома в Нью-Джерси. — Конечно, — сказал он. — Для твоей вещи. Тебе нужен штепсель для тех двух проводов!
— Разве это не прекрасно! — сказал Косматый, и вид у него был как у Архимеда, или Александра Грэхама Белла, или как у человека, который только что поймал такси в час пик под проливным дождем.
Они понеслись по вечернему городу к Сорок пятой Вест Стрит и магазинам электроники, расположенным там. Магазин Джейка был еще открыт, и их приветствовал сам Джейк.
— Что скажешь, Косматый? Пару бочек деталей? Есть клевый товар от Дженерал Дайнемикс, а еще есть маленькие прикольные ящички из ЦРУ.
— Не-а, — сказал Косматый. — Мне нужен только штепсель.
— Штепсель? Какой штепсель? У нас есть какие хочешь.
— Дай мне большую дуру. Большую и квадратную и, может быть, черную или зеленую.
— На какой ток рассчитываешь? Сколько ампер эта дура должна потянуть?
— Я почем знаю? — Косматый пожал плечами. Он не понял вопроса. — Это неважно. Только чтобы она была большой и квадратной и, может быть, черной.
Джейк поковырялся в бочке.
— Как насчет этого? — спросил он, держа в руках большую штепсельную вилку с двумя штырьками. — Используется для выставок. Штучка берет сотню ампер.
— Заметано, старик, — сказал Косматый. — Я ее беру.
— А у тебя есть куда ее втыкать? — спросил Джейк, заворачивая покупку.
— Нет, старик. Дай мне другую половинку тоже.
— А как насчет того, чтобы куда-то присоединить штепсельную розетку. Кабель какой-нибудь нужен?
Косматый повернулся к Махе в некоторой растерянности.
— Он так красиво говорит, что я торчу от звуков.
Джейк вздохнул и заговорил медленно, тщательно выговаривая слова:
— Штепсельная розетка — это вторая часть штепсельного разъема. Тебе нужен мощный кабель, чтобы подсоединить ее к источнику тока, и когда ты воткнешь эту половинку сюда, соответствующий ток пойдет в любую хреновину, которую ты подключаешь.
— Да, старик. Я ее беру.
Джейк продал Косматому обе половинки штепсельного разъема и сотню футов простого двухжильного кабеля № 4. Маха поторговался и оплатил покупку, а затем они, все еще в блаженном состоянии от принятой дозы, залезли в рейсовый автобус и покатили к пустынному зданию выставки.
Вволю полазив по кустам и наступая то и дело друг другу на руки, они ухитрились, наконец, открыть окно на первом этаже отверткой Косматого. Не включая свет, чтобы не привлекать внимание, они пробрались в темноте в выставочный зал, где стоял шедевр Косматого, и Косматый приступил к работе в тусклом свете, пробивающемся от уличных фонарей. Маха помогал, зажигая спички, одну за другой. Как у большинства курильщиков марихуаны, спичек у него было много.
