— Не признаешь?
Гапон вгляделся внимательней:
— Не знаю я тебя…
Да ведь и сам Дубинин с трудом узнал в хмуром худом мальчишке довоенного веселого толстяка Мишу Гапонова — сына знакомого каменщика, с которым они вместе уходили на фронт. С тех пор не довелось больше с ним встретиться. Тем более, вскоре попал Дубинин в госпиталь.
Как быстро все изменилось! Теперь мальчонка напоминал ему беспризорников, каких множество перевидал он в гражданскую, когда сам был пацаном.
— Где я тебя видел? — задумался Мишка. — Шляпина знаешь?
— Не знаю.
— А Чумиция?
— Не доводилось.
— Тогда я обознался.
— А я — то тебя, Миша, помню.
— Иди ты!
— Да. Мы вместе с твоим отцом на фронт уходили.
— И где ж он?.. Не пишет почему? — не мигая смотрел Гапон.
— Где он, сказать не могу, на высадке расстались. Больше не видел. А потом ранили меня. Тоже своим не писал. Не хотел тревожить. Думал: а вдруг выживу? И выжил.
— Ну, вот! Я и говорю, — лихорадочно затараторил Мишка. — А все: каюк, говорят, погиб. Шиш! Он у меня бедовый. Ты вот живой. Мало ли что случается, правда?
— Конечно.
Грузовой порожняк наконец тронулся в путь.
— Я побег, — заспешил Гапон. — Мне в Ореховку надо по делу. Ты где живешь?
— Новая стройка, семь, — ответил Дубинин.
— Теперь я тебя узнал, — обрадовался Мишка. — Тебе эту, выве… — хотел сказать «вывеску», — лицо прилично контузило. Пока!
Он сбежал по ступенькам, догнал последний вагон, сел на буфер и помахал рукой.
Точильщик огляделся, положил сумку на тумбочку, зашторил окно, вытащил из кармана пол–литра.
В дверь забарабанили. Леха вышел в сенцы и испуганно спросил:
— Кто?
— Это я.
— Сейчас. — Леха открыл, впуская остроносого.
— Соли не одолжишь, сосед?
— Есть немного. — Точильщик принялся шарить в буфете.
Остроносый быстро оглядел комнату, увидел на тумбочке свою сумку и стоящую на столе бутылку. Леха, покачиваясь, достал стакан с солью и отсыпал в спичечную коробку гостю.
— Отдам с процентом, — заулыбался остроносый. — Спасибо.
Леха запер дверь. Немного подумав, нашел пустую бутылку и заменил ею стоящую на столе.
На улице и в саду было пустынно — ни души. Остроносый обошел дом со всех сторон. Только в одном окне с трудом угадывался свет. В остальных стояла тьма.
Остроносый просунул шило меж створками рамы на веранде и сбросил крючок. Осторожно открыл раму и перевалился внутрь. Бесшумно отворив дверь, он попал в темную комнату, смежную с той, в которой горел свет, и прильнул к замочной скважине.
Точильщик закатил пустую бутылку под буфет и, натыкаясь на стулья, побрел к дивану. Рухнул поперек и через мгновение уже храпел на весь дом. Остроносый проскользнул в комнату, схватил сумку и облегченно вздохнул.
— Ну, здравствуй, — сказал кто–то за его спиной.
В дверях кухни стоял Дубинин. Леха сразу же встал:
— Порядок!
Доставленный в угрозыск, остроносый вконец раскис. У него потели ладони, и он все время вытирал их о телогрейку.
— Так ты знаешь, откуда эти деньги? — спросил Дубинин.
— Откуда мне знать…
Дубинин обмакнул замызганную ученическую ручку в чернильницу и, не глядя на остроносого, начал рисовать на листке какие–то загогулины.
— Деньги эти — из сберкассы, которую ты и твои дружки ограбили десять дней назад. При перестрелке… — Дубинин надавил, перо сломалось, — был убит майор Молотков. За это сам знаешь, что полагается. Говори!
— Не грабил я! — вскричал остроносый и глухо пробормотал: — Дали мне их.
— Кто?
— Ей–богу, не знаю. — Он нервно теребил фуражку. — Я был в фотографии, что на Карла Маркса, пришел человек… Ну, о прошлом напомнил. Сидел я по этому делу…
— По какому?
— Штампы на паспорта вырезал, печати всякие, но с тех пор ни–ни! — поспешно подчеркнул остроносый. — И вот… Нужда попутала, гражданин начальник, — взмолился он, — а тридцать тысяч — деньги!
— Значит, тебе заплатили за работу вперед?
— Да. Не верите? Деньги же вот они, у вас!
— Штамп уже передал? — быстро спросил Дубинин.
— Что вы! Нет! — сказал остроносый так, как будто это была его заслуга.
— А когда тот человек обстал за штампом зайти?
— Он не обещал. Он сказал: «Пойдешь двадцатого в баню…»
— Завтра? — перебил Дубинин.
— Ну, да. «Пойдешь, — говорит, — в пятницу, в мужской день, в баню и за полчаса до закрытия бросишь штамп в четырнадцатый шкаф в раздевалке, и — квиты». Там дырки такие в шкафах для вентиляции — знаете?.. Правду говорю! — Остроносый беспокойно заглядывал Дубинину в глаза. — Легко проверить можно. Сами увидите, не вру!
— Как он выглядит?
— Трудно сказать. Лет тридцати пяти, росту среднего, все время улыбается, зубы как зеркало. Полупальто драповое, ботинки. Ну, что еще?..
— Мне нужны два человека в пятницу, — сказал Дубинин, стремительно войдя в кабинет к начальнику городской милиции Митину после допроса остроносого. — И обязательно тех, кто не примелькался.
— Возьми Сухарева. Это наш проводник, он только поправился после ранения, изнывает без дела. Собаку убили тогда…
— Ну а второго? — нетерпеливо спросил Дубинин.
— Постой… — Митин подумал. — У нас новичок один, сержант. На железнодорожном разъезде дежурит. Я сейчас позвоню.
— И пусть оденется в штатское.
— А в чем, собственно, дело? — оживился Митин. — Что показал арестованный? И к чему весь этот маскарад?
— А дело в том… — начал Дубинин.
Люди раздевались, складывая одежду в шкафчики и запирая на замки, предусмотрительно захваченные из дому. Дубинин и молоденький парнишка — сержант с разъезда — отдали билеты контролеру и прошли в предбанник.
На шкафчике с номерком «четырнадцать» висел внушительный замок. Сухарев уже сидел напротив, чертыхался, снова и снова перематывая портянки, — делал вид, что на них никак не налезают сапоги.
В тесном банном зале скучилось человек двадцать. Дубинин намылился, окатил себя из шайки и опять пошел за водой, присматриваясь к людям.
— Давай я тебе, Егор, спину потру, — сказал, вернувшись, Дубинин.
— Есть, товарищ капитан! — машинально выпалил сержант. Соседи недоуменно обернулись, кто–то засмеялся.
Сержант виновато пожал плечами. Капитан принялся яростно драить Егору спину мочалкой. Сержанта даже шатало, он морщился от боли, но мужественно терпел.
— Болван, — прошипел Дубинин, когда любопытствующие снова занялись своим делом.
