— Вы геолог?
— Окончил геологоразведочный факультет. Ушел из геологии по болезни.
— Можно подумать, что работа следователя легче и спокойнее.
— Никто мне гарантии не давал, что энцефалит не оставит на мою долю каких-нибудь коварных осложнений. Но, к счастью, я совершенно здоров.
— Тянет в геологию?
— Поначалу сильно тянуло. В душе я все-таки геолог. Знаете, геология, как наркотик: бросил употреблять, но многие и многие годы тебя тянет к нему, и только сильнейшая воля может преодолеть это влечение…
Борису почему-то становилось тягостно. Что-то подступало к горлу, душило. Туриев вышел на балкон. Уже стемнело. На небе ярко горели холодные звезды, над горами спелой дыней висела усеченная луна, из раскрытых окон домов доносилась музыка.
Заров тоже вышел на балкон, встал, облокотившись на перила.
— Вы откуда родом? — машинально спросил Борис.
— Из Сосновки Ч-ской области Украины.
— Фамилия у вас редкая.
— Больше не встречал. Так что, наверное, на весь Союз я один Заров.
— Вы внесли во время войны в Фонд обороны немалую сумму денег. Вы говорили, кажется, что были бухгалтером? Доходы, видно?
— И-и-и, батенька, — Заров улыбнулся, показав зубы, — в вас говорит следователь. Дело в том, что матушка моя славилась на всю область, как лучший дантист. Она и меня кое-чему научила. Зубы себе я сам сделал. Вам пока не надо? Когда понадобится, приходите, помогу, бесплатно, хотя такой мост, — Заров растянул губы в улыбке, постучал по зубам указательным пальцем, — больших денег стоит. Так вот, когда она умерла, осталась неплохая коллекция изделий из драгметаллов: золото, серебро. Естественно, все это добро досталось мне. Началась война… Знаете, все мы ждали, что вот-вот погоним немцев, раздавим гадов на их территории. Ведь в тридцатые годы родился у нас лозунг, что ли: любого врага разобьем малой кровью на его территории. Но начало войны показало, что это совсем не так… Трудно было, страшно… В сорок третьем году я отдал все ценности государству. Их соответственным образом оценили, деньги от моего имени перечислили в Фонд обороны. Вот так, молодой человек.
— Нелегко было расставаться с деньгами?
— Я об этом не думал, — с упреком в голосе проговорил Заров, — судьба страны, судьба каждого из нас — вот, что волновало меня до слез. Я и на фронт просился, но меня не взяли: астма тогда душила. Сейчас ничего, вылечили.
— А сколько вам было лет?
— Я был сравнительно молод, — уклончиво ответил Заров, улыбнувшись.
— Семья была?
— А как же? Жена, сын. Супруга скончалась в двадцать втором году от испанки — так тогда называли грипп. Сын… Сын тоже умер от воспаления легких, ему было шестнадцать лет… После его смерти я не мог уже оставаться в Сосновке. Хотел уехать, но девяностолетняя мать лежала, разбитая параличем. Уехал на Кавказ после того, как похоронил ее.
— Извините, что разбередил вашу рану.
— Ничего, ничего, ваше право: вы следователь, расспрашивайте.
— Мы просто беседуем.
— Конечно, конечно. — Заров ушел в комнату, тут же вернулся, держа в руке книгу. Свет, падавший из комнаты, позволил Борису сразу прочитать название книги: «Древний мир. Загадки, тайны, мифы».
— Дарю вам эту книгу, читайте, наслаждайтесь, вы историю любите — сами об этом мне сказали во время нашей первой встречи. И заходите, пожалуйста, когда вам будет угодно. Рад видеть вас.
Туриев понял, что Заров уже тяготится его присутствием, да и тяжело старику: устал на рыбалке, не успел отдохнуть. Борис поблагодарил Зарова, вышел в переднюю — и в этот момент раздался резкий телефонный звонок.
— Кто бы это так поздно? — Заров взял трубку, приложил к уху. — Вас, — обратился он к Борису, закрыв ладонью микрофон, — междугородка.
— Алло!
Георгий Николаевич ушел в комнату, прикрыл за собой дверь.
— Привет! Харебов говорит! Борис Семенович, есть новости! Нашли!
— Когда сообщишь?
— Завтра в шесть утра буду у вас. Ждите дома.
Попрощавшись с Заровым, Туриев вышел из дома, направился к мосту через Терек. Около десяти вечера. Интересно, Лена все еще празднует с Васиным победу в ресторане? Заглянуть, что ли, туда? Его ведь пригласили.
Туриев вышел на другой берег реки: здесь остановка троллейбуса, который идет мимо «Интуриста».
В летнем зале ресторана стоит приглушенный гул, под дощатым потолком висит плотное облако табачного дыма. Все столики заняты. Борис ищет глазами Дроздову и Васина, но их в зале нет. Он входит в маленький декоративный сад, густой запах цветущего жасмина обволакивает его плотной волной.
В саду — беседки. Может, Лена и Игорь Иванович где-то здесь?
В одной из беседок сидят иностранцы. На флажке, водруженном в центре стола, готическим шрифтом написано: «Федеративная Республика Германии». Туристы сидят, тихо беседуя о чем-то. Лица их бесстрастны, ничего не выражают. Чувствуется, что им не очень весело, хотя по количеству пустых бутылок на столе видно, что они изрядно постарались в уничтожении горячительных напитков.
Туриев покинул ресторан, у главпочтамта вошел в телефонную будку, набрал номер. К телефону никто не подошел. Дроздовой в гостинице нет. А может, у нее гость, и она просто не реагирует на телефонные звонки? Все возможно. Как странно: еще нет десяти, а проспект уже пуст. Изредка проходящие трамваи нарушают тишину. Все-таки телевидение — сильная штука: всех собирает под крышу, сию минуту, одно и то же телевизионное действо, будь то кинофильм или простая беседа, смотрят миллионы человек! Миллионы! И, что греха таить, пока не в полную меру умеют работники нашего телевидения использовать эту грандиозную трибуну в воспитательных целях. Конечно, о производственных достижениях надо информировать людей, сколько зерна, скажем, собирают с одного гектара, но нельзя забывать и о том, что не хлебом единым жив человек. Больше музыки, литературы, шуток, танцев. Не бояться показывать иной раз и судебные процессы над теми, кто запускает руку в государственный карман, тогда не будет разных слухов и домыслов. Мы же более охотно говорим о падении преступности, чем о наличии ее.
