Она сделала шаг влево, потом вправо, и еще один шаг вправо — ее отражение перемещалось вместе с ней. Она обернулась. Ее кавалер стоял рядом, но не сзади, а сбоку, таким образом, что не мог отразиться в зеркале.
— Послушайте-ка, сударь, — сказала Марианна. — Будьте любезны, встаньте рядом со мной. Что за странное зеркало!
Ее спутник ничего не успел ответить, если предположить, что он вообще намерен был отвечать. По залу пронесся шелест, наступила тишина и кто-то невидимый произнес торжественно и громко:
— Великий Господин и Повелитель Тьмы!.. Приветствовать Князя!
Вслед за этими словами раздались три оглушительных удара, словно огромным молотом били по камню. Кавалеры все опустились на одно колено, дамы склонили головы и застыли в глубоком реверансе. Высокие и широкие двустворчатые двери в глубине зала медленно раскрылись, послышались тяжелые шаги…
И Марианна, обмирая от страха, увидела хозяина замка. На миг ей показалось, что это не человек, но только на миг. "Ну, как же, — пыталась она совладать с собой, — конечно же, человек, кто же еще!"
Князь, которого, видимо, по приготовленной заранее шутке назвали Повелителем Тьмы, обладал высоким ростом и величественной осанкой, но при этом довольно массивной, почти бесформенной фигурой и бледным лицом, не лишенным, однако, некоторой импозантности. Лишь глаза на этом лице пугали своей тусклой чернотой и неподвижностью, но пугали лишь тех, кто отваживался в эти глаза посмотреть. Он заговорил низким глухим голосом:
— Мои любезные друзья и подруги, я вижу, наш скромный праздник удался на славу, и вы все довольны. Тем не менее, уже минула полночь, а летние ночи коротки. Сейчас мажордом объявит ужин и можно будет снять маски. Я желаю моим верным подданным закончить вечер так же приятно, как он был начат. Веселитесь, друзья мои, веселитесь!
Двери за таинственным повелителем закрылись, и опять воцарилась тишина, не нарушаемая даже шуршанием вееров и одежд. И тишина эта не понравилась Абигайль и еще одному гостю, в котором она даже под маской без труда узнала молодого путешественника, обратившего на себя ее внимание еще в гостинице своим одиночеством и отрешенным видом разочаровавшегося в жизни человека. Они оказались рядом в середине зала. Абигайль поискала глазами мужа, и нашла его подпирающим колонну в простенке между зеркалами, как всегда, со скучающим выражением глаз, и даже маска не могла скрыть брезгливое выражение его лица. "Боже, и этот человек когда-то сумел вскружить мне голову?!" Каким утонченным джентльменом с изысканными манерами, с тонким вкусом, прекрасной речью, чувством юмора казался он ей совсем недавно! Четыре года знакомства до помолвки и еще полгода потом до венчания казались ей бесконечными. И вот оно — разочарование, всего за две недели супружеской жизни! Что же дальше?! Она решила думать о другом. Например, все-таки это странный бал. Приветствие владельца тоже показалось ей странным: кого он, в конце концов, приветствовал — гостей, друзей или подданных? Если к гостям еще можно обратиться "друзья мои", то как-то все же странно тут же назвать всех подданными.
— Какие же мы ему подданные? — прошептала она, обращаясь к стоявшему рядом с ней соседу по гостинице.
Тот наклонился к ней и тоже шепотом произнес:
— Знаете, сударыня, мне этот бал не нравится с самого начала. Видите ли, я принял это приглашение потому лишь, что в этом моем путешествии постоянно ищу неприятностей…
— И что же? — Абигайль почувствовала слабость.
— И мне кажется, я нашел их. Но тем не менее…
Он не закончил фразы. Раздалось хлопанье закрываемых и запираемых на ключ дверей, затем невидимый мажордом хлопнул в ладоши и тонким голосом крикнул:
— Снять маски! Ужин!!!
Мгновенно слетели маски, словно тесемки были уже развязаны заранее, и открылись лица. Некоторые были молодые и даже красивые, были лица средних лет и также старые, но все они без исключения были искажены безобразными торжествующими гримасами, и сразу же глаза на этих лицах сделались водянистыми и неживыми, рты оскалились, обнажив вампирские клыки, жаждущие крови, раздалось леденящее душу рычание — и многие пары рук потянулись к своим жертвам. На мгновение у Абигайль мелькнула мысль, что все это — жестокий розыгрыш. Но если еще можно вставить себе в рот зубы из папье-маше, то никакой шутник не в состоянии придать своим глазам такое выражение, и так щелкать картонными зубами тоже невозможно. В глазах у нее потемнело. Она еще увидела, как ее сосед ударил одного из вампиров кулаком в лицо, и как выхватил шпагу из ножен у другого, и что шпага оказалась не бутафорской, но и не боевой, а тонкой и легкой, богато изукрашенной деталью придворного костюма семнадцатого века.
Тем не менее, сам факт сопротивления со стороны приговоренной жертвы вызвал замешательство среди вампиров, они остановились, но кто-то крикнул: "Он же один!" — и кольцо опять стало сжиматься. Абигайль застонала и начала опускаться на пол. Прежде чем окончательно потерять сознание, она услышала звон бьющегося стекла, но ничего уже больше не видела.
Два зеркала на внутренней стене зала были огромными, до полу, выше человеческого роста, словно две двери в резных рамах. Они выглядели очень старыми, поверхность была несколько тусклой и даже слегка поцарапанной, и единственным достоинством этих зеркал всегда считалась и особенно ценилась дамами возможность увидеть себя во весь рост. К царапинам же никто никогда не присматривался.
Медлить больше было нельзя: дама погружалась в обморок, придворная шпага в руке молодого человека не была сколь-нибудь серьезным оружием. Ксавьер Людовиг открыл решетку — раздался резкий скрежет давно не смазываемых петель, но, к счастью, он не был услышан в зале.
…Зеркало взорвалось осколками, пламя свечей отразилось в зеркальном клинке и в глазах человека в старинном костюме, сжимавшем этот клинок обеими руками. Давя осколки зеркала каблуками ботфорт, человек наносил удары направо и налево, открывая себе проход в толпе. Вампиры ахнули и отшатнулись, отступая: наносимые этим лезвием раны были для них так же болезненны, как для любого нормального человека, а отрубленные руки и головы не могли больше прирасти. Вампиры знали об этом, и паника охватила их. Но, уворачиваясь от ударов рокового для них меча, они пытались утащить с собой Абигайль и ее защитника, придворная шпага в руках которого практически ничем не угрожала им.
Ксавьер Людовиг вырвал из ножен свою саблю и бросил ее через головы вампиров храбрецу, крикнув:
— Пробивайтесь ко мне!
Тот поймал оружие, но при этом порезал ладонь, к счастью левой, а не правой руки; левой рукой он подхватил даму, уже не владевшую собой. Вид крови привел вампиров в бешенство, некоторые из них тоже выхватили шпаги. Молодой человек наносил удары неплохо, но обычное лезвие не могло нанести вампирам длительного вреда, и вампиры это знали и, не особенно боясь, только берегли головы. Меч с зеркальным клинком — вот что сеяло панику и гибель в их рядах. Шпага одной из тварей переломилась от его удара, подобно соломинке, а голова отлетела в сторону и осталась лежать неподвижно, не кричала и не хлопала глазами, а тело не сохранило равновесия — конвульсивно дергаясь, оно рухнуло на пол, и агония была недолгой.
