— А кого это волнует? Лишь бы фотография твоя была. Может быть, у тебя мама славянка. Имя-то русское. Руслан и Людмила, Руслан и Любмила. Кстати, когда будешь знакомиться с тетей Вассой, скажи, что тебя зовут Руслан. Привыкай.
— Сколько лет дают в России за подделку документов?
— Платинский так все за четвертак слепит, комар носа не подточит. Я у мамы деньги заняла.
— Деньги есть, но все равно спасибо. — Поцелуй в висок. — А этот Платинский? Он мой конкурент?
— Еще одна такая шутка — и я уезжаю к себе в общежитие.
— Прости. Просто интересно.
— Говорят, он старенький, очень осторожный, болтливый, хитрый, но при этом классный специалист. Художник-график по профессии. Его ограбили однажды, и теперь он бдит. Берет не всех. Посмотрит в окно — и безошибочно определит, брать или не брать. Но это потом. Приехали, выходим.
* * *
Привычка — вторая натура. Когда-то в далеком детстве, а может быть, и в юности, тетя Васса, спасаясь от карающего родительского ремня, покуривала втихаря в дощатом туалете.
Прошли годы. Давно ушел из жизни и утратил педагогический контроль над дочерью отец. Мама умерла от горлового кровотечения на необъятной деревенской перине, и некому было уже следить за нравственностью и здоровьем дочери, а она все продолжала бегать перекурить в обледенелый туалет, принося с собой в дом целый букет миазмов и странное нечленораздельное восклицание: «Ой, наса, наса, наса!»
Настоянный на сигаретном дыму запах замороженного гуано отвратителен, неотвязно прилипчив к шерстяной одежде и трудно переносим.
Она была веселая, толстая, с подагрой. Страдала от одышки и от эпизодического несварения желудка, любила выпить с молодыми, хохотала над глупостями до слез, ими же обливалась, смотря индийские фильмы, и воровала мясо с комбината.
Процесс воровства был тщательно продуман и отработан до автоматизма. Когда-то она работала в колбасном цехе и сшила для удобства хищения специальный мешочек из брезента, куда влезал целый батон докторской колбасы. Мешок с краденым укладывался под нависающую над библейским местом жирную складку живота, а веревки, удерживающие его в горизонтальном положении, обвязывались вокруг необъятной талии.
Отвратительная крыса, упавшая на ее глазах в объемную горловину промышленной мясорубки и покинувшая последнюю вместе с фаршем, раз и навсегда отбила у Вассы охоту есть колбасу, и теперь она воровала только отборную, свежайшую мясную вырезку.
«Хрен бы я столько украла, — говорила тетя Васса, собираясь на дело и фиксируя пустой мешочек у себя под животом, — если бы была такая же тошшая, как ты».
— Она не тощая, а стройная. Это ее одежда худит, а без одежды она самое то.
— Тебе лучше знать. Я с ней не сплю и ночью ее не щупаю. В общем, когда вернусь, чтоб пельмени налепили.
— Какие, тетя Васса? — подлизывалась квартирантка, прекрасно зная, что хозяйка, хоть и бравирует умением готовить пельмени, путает названия и величает донские пельмени с квашеной капустой позами, а позы (пельмени «мешочком» с дырочкой, которые нужно готовить на пару) зовет пельменями «по-герасимовски», которые на самом деле готовятся из сложного фарша с костным мозгом.
— Любые, лишь бы вкусно было, иначе утоплю обоих, как Герасим свою Муму. И лед не забудьте.
Ледяную крошку тетя Васса добавляла в фарш для пышности.
Она уходила на работу, оставив квартирантам щи на обед.
…
Когда в чугунном горшке больше мяса, чем воды, и квашеная капустка не кипит с говядинкой ли, со свининкой ли, с баранинкой ли, а неспешно томится всю ночь в русской печи, нужно ли говорить о качестве и вкусе блюда? Черный перец горошком разбухал за ночь в чугунке и придавал наваристым щам в соединении с лавром дразнящий дух и необыкновенную пряность.
— Ой, больше не могу! Три тарелки съела. Если я буду каждый день есть эту вкуснятину, стану толстой, как тетя Васса. А немцы готовят такие щи?
— Я думаю, это невозможно сделать на обычной плите. И потом, немцы не умеют квасить капусту. Они ее делают с добавлением уксуса, а это уже совсем другой вкус.
— Совсем не умеют?
— Ну, делают бауэры [30], но редко и в основном на продажу. А в магазине — задушенная полиэтиленом, бледная, глистиками нарезанная кислятина без укропных семян и моркови.
— Вот видишь.
А еще тетя Васса в любое время года имела в доме чудный, ядреный самодельный квас из черных сухарей, что осложняло его воровство квартирантами. Легко воровать квас, изготовленный из фабричного продукта! Такой можно отлить, а потом добавить то же количество водички и подмолодить сахарком с двумя ложками квасной рассыпухи. Побродит пару часов, и никто не заметит подмены. Произвести ту же замену хозяйского кваса не представлялось возможным по причине отсутствия дочерна прожаренных ржаных сухарей.
— Я становлюсь квасным клептоманом, — говорил Михаэль, наливая в стакан из десятилитровой бутыли шипучий напиток. — В жизни не пил ничего вкуснее.
— А я — квасным патриотом. Между прочим, про русский квас даже Пушкин писал: «Они хранили в жизни мирной привычки милой старины. У них на масленице жирной водились русские блины», — тут я пропущу, но в конце: «Им квас, как воздух, был потребен, и за столом у них гостям носили блюда по чинам». А ваш Гейне писал про квас?
— Честно?
— А как будет по-немецки «честно»?
— Эрлих.
— Звучит. Так писал или нет?
— Про квас не писал.
— А про что?
— Про любовь, про разбитое сердце, про остроконечные, — расстегнул ей кофточку, приспустил бретельки, освободил грудь, стал на колени, — про остроконечные африканские соски с набухшей от избытка женских гормонов ареолой, как у милых дикарок, у которых попки дыньками, губки бретцелями [31], грудки бананчиками, — всосал алую вишенку, прижал языком к небу, ощутил вкус, проглотил слюну, поднял подол, зарылся лицом в тепло коленей, вдохнул аромат ее подлинного, взял на руки и унес на перину…
— Ой, какой растленный! Ой, какой испорченный! Любимый мой…
…
— А ты смог бы меня теперь отличить от Люды? Не мучайся, смотри главное отличие, только недолго. — Она повернулась на живот, положила руку чуть ниже спины. — Видишь родимое пятно?
— Ой, какое вкусное пятнышко. — Поцеловал начало разъема ягодиц.
— А у Люды такого нет.
— Надо посмотреть.
— Ты что-то сказал? Или мне послышалось?
— Послышалось.
— Смотри у меня! — Она попыталась встать, но он не позволил.
— Ну какой ты ненасытный! Только что, и опять. Я пожалуюсь на твое неблаговидное поведение благородному дедушке Оскару…
…
Они жили в малюсенькой комнатке. Спали на необъятной перине с плохо замытыми пятнами крови и были счастливы.
— Как страшно, должно быть, умирать от горлового кровотечения.
— Наоборот, у мамы тети Вассы, скорее всего, было нераспознанное онкологическое заболевание. Опухоль разрушила крупный сосуд, и она умерла мгновенно и без мучений. Не думай об этом.
— Не буду.
— Знаешь, наш профессор славистики настоятельно рекомендовал для более успешного погружения в язык заставлять себя думать по-русски. Я так и делаю, но пословицы и поговорки лучше всего раскрывают смысл на родном языке.
— Говори, что тебе пришло в голову.
— Боюсь сглазить. Хорошо, слушай: «Филе мэншен ферзеймэн дас кляйне глюк, вэрэнд зи фергэбенс ауф дас гроссе вартен» — многие люди упускают маленькое счастье в то время, когда они ждут большого.
— Не сглазь.
* * *
Художник-график на пенсии Борис Рувимович Платинский услышал звонок, но не нажал на кнопку, открывающую калитку, а взял с подоконника артиллерийский бинокль и приставил к глазам. Внимательно рассмотрел визитеров и только потом вышел на крыльцо бревенчатого дома.
Мохнатый волкодав рвался с цепи, роняя злобную слюну на снег.
