Прошло полчаса. Рысь начала проявлять беспокойство. Она видела перед собой только одного врага и знала, что может легко уйти от него, но инстинктивно чувствовала, что где-то рядом залегли остальные. Она не задумываясь вступила бы в смертельную борьбу с каждым из своих противников в отдельности, но здесь был слишком велик численный перевес.
Видя, что рысь не решается покинуть свое убежище, я разделся и, захватив винтовку, пошел к завалу. На середину кучи рысь забралась по стволу упавшего ильма.
Балансируя винтовкой, я двинулся тем же путем. Не спуская со зверя глаз, прошел метров семь. Рысь приподнялась, выгнула спину и, прижав уши, ощерила хищную пасть. Зверь стал опасен.
Идти по ильму дальше я уже не мог — сверху были навалены другие деревья. Придерживаясь свободной рукой, осторожно перебрался через них. Не отрывая глаз от зверя, я стоял, согнувшись, чувствуя, что стоит мне выпрямиться, как что-то произойдет. Нас разделяло несколько метров. Медленно и осторожно подтягиваю отведенную назад винтовку. В тот момент когда я перехватил ее за цевье, рысь присела, в глазах се угас последний проблеск разума. Я выстрелил. Выстрел опередил ее лишь на мгновение. Пули в патроне не было — он был холостым. Упругий комок горячих газов полыхнул зверю в нос. Рысь развернулась и огромными скачками бросилась наутек. И в ту же секунду из-за бурелома вылетели собаки. Впереди несся Жулик, за ним Волга и Букет; разбрасывая снег, бежали Сузев и Моргунов.
Собаки настигали рысь. Когда между ними оставалось не более десяти метров, зверь запросил пощады. Он повалился на спину и поднял кверху лапы, как делают это щенки и домашние кошки. Жалостью колыхнулось сердце, но остановить собак было уже невозможно — они жаждали крови. И кровь пролилась. Только не рыси. Вырвавшаяся вперед Волга взлетела в воздухе и с жалобным визгом, перелетев через зверя, рухнула в снег, пятная его белизну кровью. Еще раз ударила рысь лапой, и в сторону пополз Жулик, оставляя вторую кровавую полосу. Зверь не просил пощады — он, защищаясь, убивал врагов. Следующим должен быть Букет. Я вскинул винтовку с уже боевым патроном, но мой лохматый друг оказался умнее. Пес затормозил бег и остановился недалеко от зверя. Рысь, видя приближающихся людей и трусость собаки, вскочила на ноги. Но Букет не был трусом. Он был расчетливым звероловом. Как только лапы рыси коснулись земли, он прыгнул, вцепившись зубами в ее загривок. Как ни силен казался дикий зверь — он не смог устоять под яростью пса и, беспомощно махая в воздухе лапами, пытался подняться на ноги. Глухо рыча. Букет трепал его, прижимая к земле.
Я спрыгнул дерева и побежал к месту схватки.
Сузев и Моргунов уже успели прижать рысь рогульками и накинуть ей на голову куртку. Как только руки Моргунова дотронулись до зверя, по телу животного прошла негодующая судорога, но пальцы человека с силой тисков сжали его лапы — и рысь сдалась.
Оставив связанную рысь, мы подошли к собакам. Волга лежала на животе и мелко-мелко дрожала всем телом. Ее печальные глаза смотрели на нас виновато и беспомощно. Мы осторожно перевернули ее и увидели на груди и животе кровавое месиво из шерсти и мяса, залитое дымящейся кровью. Страшные когти зверя разорвали ее тело почти по всей длине. Жулик пострадал меньше, но раны его оказались глубже; он был искалечен в нескольких местах. Собаки тихо скулили от боли. Мы перевязали их, и они благодарно тянулись к нам и лизали руки.
Вечерело. Мы находились примерно на полпути между зимовьем и деревней. Я спросил у Сузева, есть ли в Мельничном ветеринар. В ответ он пожал плечами.
— Кто его знает — не приходилось интересоваться. — Потер в досаде лоб и сказал — Есть у меня там знакомый удэгеец… Аянка — наш внештатный работник; я еще выдавал ему карабин…
— Тогда пошли к твоему удэгейцу — не бросать же собак, — потребовал Димка.
— Всем? — спросил я.
— А что?
— А как же та, в зимовье..? — показал я на рысь. — Пятый день как-никак..!
— Тьфу… забыл совсем!!
— Ладно, — сказал Сузев, — отправляйтесь в зимовье — я пойду с собаками в деревню. Дам телеграмму на базу… там видно будет.
Волга не могла идти, и нам пришлось устраивать ее в рюкзаке. Осторожно подав рюкзак Сузеву, мы с Димкой подняли завернутую в одеяло рысь и побрели к берегу Б. Уссурки. За нами, жалобно скуля и хромая, поплелся Жулик. На льду Б. Уссурки мы разошлись. Сузев с Волгой за плечами, обессилевшими Жуликом и Букетом пошел в Мельничное — Моргунов и я повернули к зимовью.
После дебрей тайги приятно было идти по целине ледовой дороги. Рысь дергалась в одеяле, нас шатало из стороны в сторону, и мы часто садились отдыхать. До зимовья оставалось не больше четырех километров, когда пошел снег. Он повалил так густо, что сразу пропала видимость. Откуда-то с гор сорвался ветер, и через четверть часа вокруг нас завертелась белая злая кипень. Прижимаясь к берегу реки и прикрывая свободной рукой лицо, мы поспешили к жилью.
Путешествие в метель — это дорога в ничто, в пустоту тревожной неизвестности. Уставшему путнику дорога кажется бесконечной. Прошло не меньше часа нашего пути, а зимовья все не видно. Ветер усилился, и мы начали опасаться, что прошли свой ключ. Немудрено этому случиться в такой круговерти. Почему-то вспомнились зловещие полыньи на нашем пути по Б. Уссурке — в шагах появилась неуверенность. Ночь, свист ветра и колючий снег… Где зимовье — впереди или уже сзади?
— …Пережде-е-ем?! — крикнул Димка, поворачиваясь ко мне.
Я отрицательно покачал головой и махнул рукой вперед. Защита деревьев мне казалась призрачной; делать укрытие, искать дрова и разводить костер представлялось мне еще более мучительным. Поскользнувшись, Моргунов упал. Мы уже выбивались из сил, как неожиданно перед нами выступили камни знакомой скалы. Не разыскивая тропы, мы пошли прямо по льду ключа и вскоре были в зимовье.
Первым делом зажгли фонарь и осмотрели клетку. Рысь сидела в ней дикая и непримиримая. Не приди мы в ту ночь, возможно, нам не пришлось бы больше ее увидеть. Зверь перегрыз колья, и только капроновая сетка задержала его. На скорую руку укрепив поврежденную клетку, мы развязали принесенную рысь и швырнули ее по соседству с первой.
Метель продолжалась. В зимовье было холодно. Наложив в печку дров, мы легли не раздеваясь. Прогорела первая охапка, и Димка подбросил еще. Я смотрел, как со стен и потолка исчезает иней и они темнеют, впитывая в себя влагу. Потом закопченный потолок придвинулся ко мне вплотную, исчезла тяжесть тела, и я заснул крепким сном.
Утром, щурясь от света, мы с интересом смотрели на обновленную тайгу. Снега выпало выше щиколоток, и он лежал на земле еще неисписанным листом будущей книги таёжной жизни. Все выглядело торжественно и нарядно. Даже рыси в клетках казались друзьями.
