Хуже было с голодом. Его приходилось просто терпеть. И когда на уроках кадеты хором твердили нараспев: «Це-ле-бес, Те-не-риф, Мин-да-на-у-у-у», — преподаватель географии сердито морщился.
— Опять завыли, голодные волки! Откуда «у-у-у» взяли? Мин-да-на-о!
Повторяя как заклинание эти звучные имена, уже хорошо знакомые по «Истории кораблекрушений», Василий думал: «Все равно я вас увижу, Минданао, Целебес, Тенериф…».
Подвиги юного Сидорова стали известны воспитателям. Однажды, когда он по обыкновению погрузился в «Житие», дежурный офицер тихо подошел и заглянул через плечо кадета, поведение которого так плохо вязалось с увлечением описаниями скорбной жизни великомучеников. Подозрения опытного воспитателя оправдались: в постной обложке «Жития» уютно устроилась «История кораблекрушений»…
Василий с отличием окончил корпус и был в чине мичмана направлен в голландский флот на практику и для совершенствования в иностранных языках. Здесь чары старой книги, определившей его судьбу, сказались с особой силой.
Обычно моряки не любят бродить по «морским кладбищам», где уныло догнивают старые корабли — одни на приколе, другие — безжалостно вытащенные на сушу. Даже самых закаленных людей это наводит на грустные размышления. А Сидоров мог часами лазить по закоулкам трюма, залитого застоявшейся водою, или сидеть в одиночестве в угрюмой каюте, навсегда оставленной моряками.
Он писал, рисовал, чертил, не обращая внимания на угрожающее бульканье воды, на подозрительный треск старых балок, на миазмы, таящие, быть может, опасные болезни далеких стран. Мичман пытался восстановить прошлое несчастного корабля, разгадать историю его крушения. Он и сам не мог бы ответить, зачем это ему, пока не попал в один из запущенных уголков роттердамских доков, где, словно зачумленный, гнил на суше бриг «Алиса Бремон».
Его нашли далеко в океане брошенным командой и привели в док. Груз «Алисы» — тюки чая лучших сортов — был продан с аукциона. Потом в газетах появились заметки, что чай имеет сильный трупный запах, так как команда судна погибла от неведомой болезни. Ведь трупы валялись и среди тюков чая. Но у компании «Золотой якорь», которой принадлежал бриг, нет вообще ничего святого, и уж, конечно, она не посчиталась со свойством чая быстро впитывать любые запахи.
Заметки оказали свое действие: компания «Золотой якорь», разбогатевшая на перевозках чая, пошла ко дну, даже не успев пустить пузыри…
Когда Сидоров приехал в Роттердам, шум вокруг «Алисы Бремон» уже затих.
Чуть наклонившись на правый борт, бриг стоял, глубоко увязнув в мелком желтом песке, покрытом сухими водорослями. Возвышающаяся на носу женская фигура из розового дерева смотрела на мичмана широко расставленными, лукавыми глазами. Не то скульптор, не то ветры и морские брызги, а может, просто и фантазия мичмана придали ее лицу странное выражение: «А я многое знаю, но ничего не скажу…».
Суеверный страх охранял такие суда лучше любого сторожа: никто из прибрежных жителей даже гвоздя из корпуса не вытащил. Мичман облазил все закоулки трюма, в которых еще до сих пор царил терпкий залах чая, обошел каюты. Кубрик был пуст, матросы унесли свое имущество. Нет, не болезнь опустошила бриг! Мичман снова и снова обходил одну каюту за другой. И вдруг его поразило, что в помещении капитана и двух его помощников почти все осталось на месте, словно они только на время сошли на берег. Значит, судьба капитана и его помощников была особой. Эта мысль заставила Сидорова еще раз осмотреть каюту капитана. В стене над изголовьем койки Сидоров заметил две дыры. Лезвием ножа он извлек из них то, что ожидал, — пистолетные пули. Одна сидела очень высоко, как будто того, кто стрелял, толкнули под локоть. Пистолетные пули, выпущенные даже в упор, не могут пробить человеческое тело. Следовательно, дыры в стене — следы промахов. Мешала целиться штормовая качка! Но кто убивает капитана в бурю?
Мичман вспомнил, что капитан «Алисы» пользовался недоброй славой. Не уменьшая парусности «Алисы» даже в сильнейшие штормы, «Сумасшедший Иоганн» не раз обгонял своих соперников.
Мятеж — вот что было причиной гибели «Алисы Бремон»…
Здесь же, за столом в капитанской каюте, мичман набросал историю последнего плавания «Алисы Бремон» такой, какой она ему представлялась… Кренясь то на один, то на другой борт, бриг несется по волнам. Гулко хлопают паруса — команда не успевает справляться с маневрами. Где-то в самых дальних закоулках судна — кучка мокрых с головы до ног, смущенных матросов. Испуганные и злые глаза в последний раз проверяют готовность пистолетов…
Нельзя сказать, чтобы читатели голландской «Морской газеты» с большим доверием отнеслись к новому варианту истории «Алисы Бремон», опубликованному каким-то мичманом.
Но когда матрос, арестованный в портовом кабаке за чересчур удачный удар ножом, вдруг сознался, что плавал на «Алисе Бремон» и вместе с другими после бунта во время шторма покинул бриг, Сидоров сразу сделался героем дня.
За разгадку тайны «Алисы Бремон» голландское научное общество «Океан» присудило Сидорову золотую медаль. Однако женщина из розового дерева все еще имела основания насмешливо улыбаться. Проницательный мичман так и не узнал одной довольно существенной подробности: бунт начали матросы, подкуп ленные конкурентами «Золотого якоря», ненавидевшими «Сумасшедшего Иоганна» и его слишком быстроходный корабль.
Описание последнего рейса «Алисы Бремон» стало началом большой рукописи Сидорова «История кораблекрушений, свершившихся в 1780–1785 годах».
Переведенная на многие иностранные языки, книга быстро принесла Сидорову известность. Однако на продвижение ее автора по служебной лестнице это обстоятельство повлияло очень мало.
У Сидорова было свое отношение к матросам, сложившееся, вероятно, в результате углубленного изучения тех критических моментов в жизни корабля, когда стирается грань между матросом и офицером, и только личные качества — мужество, способность пожертвовать собой ради спасения других — определяют ценность человека.
Сидоров не делал секрета из своих взглядов, да они и так были видны по его обращению с матросами. Вот почему Василий Сергеевич дольше других носил погоны лейтенанта флота. Впрочем, это его не огорчало. В деньгах он не нуждался, а свободных часов у лейтенанта было гораздо больше, чем у капитана. Молодой моряк с увлечением работал над новой рукописью — «История кораблекрушений, свершившихся в 1785–1795 годах».
