Павел повернулся к Зяблову:
— Я вас понял, Владимир Николаевич…
* * *
В одиннадцать утра Павлу позвонил Зяблов.
— Мартынов? Заходи.
Павел быстро сунул в новые валенки ноги, надел полушубок поверх серо-голубой немецкой куртки. В кабинете полковника он увидел высокого седеющего мужчину с живыми, карими глазами, чистым лицом и упрямым, несколько тяжеловатым подбородком. Одет он был в командирскую гимнастерку, но без петлиц, в гражданские диагоналевые брюки, заправленные в белые бурки.
— Знакомься — Семен Феоктистович Бычагин, — проговорил Зяблов.
Павел назвал себя, выдержав пристальный взгляд Бычагина.
На столе были разложены фотографии «альбатроса», присланные им еще через Перро-Регенбаха.
Конструктор Бычагин высказал мысль, что хотя его бюро разрабатывает принципиально отличный реактивный самолет, пощупать, детально осмотреть «альбатрос» следует.
— …Чтобы понять, какой зверь перед вами, его потрогать надо своими руками, — сказал Бычагин.
Горючего в топливных баках «альбатроса» хватало ненадолго. Но Зандлер придумал для дальних полетов подвесные баки. На первых порах они снижали скорость, но после выработки всего топлива и сброса баков самолет достигал скорости на нормальном крейсерском режиме. Топлива с подвесными баками могло хватить на час. За это время «альбатрос» пролетит около девятисот километров. Пилот может покинуть самолет над одним из партизанских отрядов, действующих в Словакии.
— Например, в районе Рудных гор? — спросил Зяблов, рассматривая карту.
— Пожалуй, — согласился Павел.
— Тогда мы посоветуемся с командованием, подумаем о такой возможности… А пока возвращайтесь на завод и ждите нашего вызова. Прыгать с парашютом, я знаю, умеете. Попрактикуйтесь в ночных прыжках. Подзубрите немецкий…
Когда Бычагин вышел, Павел сказал Зяблову:
— Я знаю этого человека. Вместе с ним поступал по путевке Осоавиахима в летную Ейскую школу.
— Точно. Семен Феоктистович заканчивал там школу да и сейчас, говорят, превосходно летает.
— Так вы думаете заслать его ко мне?
— Если начальство утвердит наш план, то кандидатуры лучшей я не вижу. Отлично знает язык, разбирается в реактивной технике. Может, ему и придется поднимать «альбатрос».
— А что должен в этом случае делать я?
— Мне кажется, что вас, занятых на испытательном полигоне Мессершмитта, в конце концов с фронта отправят обратно. Ты должен в Лехфельде устроить Бычагина на аэродром, помочь быстро освоиться с «альбатросом» и прикрыть в случае чего. Впрочем, детали мы продумаем поздней. Мне сдается, что действовать тебе придется через Зейца, — он ведь теперь сидит у тебя на крючке довольно крепко. Расскажи о нем подробней, мы тоже будем думать, как его взять за глотку.
Зяблов прошел из конца в конец кабинета, заложив руки за спину.
— Во всей этой истории главным мне представляется то, что если удастся угнать самолет, мы лишим Мессершмитта уверенности в успехе. Этим немедленно заинтересуются фашистская контрразведка и, разумеется, министерство авиации. Надо полагать, они надолго задержат работу над «альбатросом».
— Возможно, даже вообще запретят дальнейшие испытания, — поддержал Павел.
— Пожалуй, могут запретить, — согласился Зяблов. — Конечно, сам самолет для нас теперь особой ценности не представляет, но ведь фашисты этого не знают. Следовательно, они подумают, что мы по типу «альбатроса» построим теперь свой истребитель и пустим его в бой.
Зяблов ладонями пригладил белую голову и озорно подмигнул.
— Словом, Павлушка, надо Мессершмитта попридержать. Чтобы не сильно пускал пену.
— Идет, Владимир Николаевич, — засмеялся Мартынов.
…В одиннадцать вечера за Павлом приехал сопровождающий офицер из армейского особого отдела. «Эмка» понеслась по зимним, пустынным московским улицам — Арбат, Никитские ворота, Воровского…
— Подождите минуту, — вдруг, заволновавшись, попросил Павел.
Он выпрыгнул на тротуар. Звонко заскрипел снег. Свернул на Молчановку, вбежал в подъезд большого старого дома. Из пыльного окна на последней лестничной клетке он поглядел на стену соседнего здания. Здесь было единственное окно. Окно ее комнаты. Когда-то в освещенном этом окне он видел золотистые волосы Таи, спускался с лестницы и шел к ней. Сейчас окно было завешено, и ни один луч не пробивался сквозь черную штору. Павел подумал, что Таи нет дома… «Почему же нет дома? — подумал он. — Но все равно я не могу к ней прийти Даже если бы она была одна… Но она вышла, наверное, замуж. Она никогда не могла быть одна…»
Павел прижался лбом к холодному косяку и стал смотреть на темное окно. Может быть, всколыхнется, встревожится ее сердце. Каких-то сто метров лежали сейчас между ним и окном. Сто метров, которые не пройти и не вернуть никогда. Сто метров, и неизвестность, и темная штора, и война…
Стекло покрылось белым инеем, по нему побежали морозные елочки, и все скрылось. Павел медленно пошел по лестнице вниз.
Сопровождающий его офицер не на шутку встревожился. Он боялся опоздать на самолет. Если бы он знал, что творилось в душе Павла. По безлюдной улице шел человек в немецком мундире под полушубком и слушал в последний раз, как скрипит снег Родины, прихваченный морозцем, и как глухо постанывают старые дома…
— Да очнитесь же! Вы понимаете по-русски?
— Что вы говорите? — спросил Пихт.
— Куда нас везут? — брызгая слюной, повторил офицер в эсэсовской полевой шинели без погон.
— Не знаю.
— Я немного понимаю. Вас допрашивали?
— Нет еще.
— Вы из эскадры «Удет»?
— Да.
— Нас расстреляют, — эсэсовец приблизился к самому лицу Пауля. — Эсэсовцев и асов они расстреливают еще до лагерей.
Невдалеке шел бой. За березняком поблескивали синие всполохи. Не умолкая, бил пулемет. С тугим шелестом пролетали мины и взрывались где-то позади. Солдаты, охраняющие Пауля и эсэсовца, робко втягивали головы в плечи. Полуторка с потушенными фарами неслась на большой скорости, подскакивая на ухабах.
— Эй, не дрова везешь! — прокричал старшина, склонившись к кабине шофера.
— Опасное место надо проскочить, немцы слева и справа, — отозвался шофер.
— Да этих мы и здесь можем прикончить!
— Слышите, «прикончить»? — прошептал эсэсовец.
— Кажется, они и вправду нас собираются расстрелять, — проговорил Пихт.
— О, бог мой! — простонал эсэсовский офицер.
Машина нырнула в лощину и, обо что-то ударившись, встала. Шофер побежал вперед.
