Я прошел обратно на корму, чувствуя себя совершенно больным. Вертолет покоился на дне моря вместе с пилотом, грудь которого разворотили очередью из пулемета. Одного этого было достаточно, чтобы я чувствовал себя умирающим.
Я разделся и крепко растерся полотенцем, и эти несложные движения окончательно лишили меня сил. Ничего удивительного, последние три четверти часа тоже никак нельзя было назвать отдыхом. Я бежал, спотыкался, ударялся о стволы деревьев этого проклятого леса, искал и надувал лодку. А спуск ее на воду был уж чистейшей акробатикой. Конечно, это было делом крайне изнурительным, но чтобы у меня была такая полная пустота в голове и ватные ноги… Я ведь был сильным человеком, сильным и весьма тренированным… Приходилось признать, что полное изнурение коснулось не столько тела, сколько сердца и мозга.
С трудом одевшись, я, конечно, не забыл и о шейном платке. Синяки, оставленные на моей шее клешнями Квинна, теперь расцвели всеми цветами радуги. Я заглянул в зеркало и увидел в нем собственного дедушку. Лицо деда на смертном одре — глубокие морщины, желтая кожа. Только что кожа на лице не имела восковой гладкости, а была буквально пошинкована иглами сосен. Я производил впечатление больного черной оспой.
Я проверил свои люгер и «лилипут», которые, перед тем как покинуть Дюб Сджэйр, вложил в водонепроницаемый футляр, после чего позволил себе принять хорошую порцию виски. Это на меня хорошо подействовало. Мои красные кровяные тельца вновь стали на ноги и постепенно начали свой хоровод. Мне показалось, что неплохо было бы подкрепиться еще, и я уже протянул руку к бутылке, по именно в эту минуту я услышал шум мотора. Оставив в покое бутылку, я выключил свет, хотя сквозь плотные шторы его и так не было видно снаружи, и занял позицию за открытыми дверями салона.
По сути дела, я был уверен, что это совершенно излишняя предосторожность, поскольку моторка могла только привезти назад Ханслета. Но почему, черт побери, он не использовал нашу лодку, укрепленную на корме? Видимо, кто-то отвез его на берег, а теперь привез обратно.
Мотор заработал медленнее, потом выключился, снова включился, замолк, и я услышал удар по корпусу «Файркрэста», гул голосов, шаги на палубе и шум удаляющегося мотора.
Шаги раздались прямо над моей головой. Гость был один и направлялся в сторону рубки. Это была уверенная поступь человека, который знает, куда идет. Но это не были шаги Ханслета. Я сжался в укрытии, вытащил люгер, снял его с предохранителя и приготовился достойно встретить гостя, в лучших традициях жителей шотландских гор.
По стуку дверей рубки я определил, что гость побывал в рубке, а потом покинул ее, и я увидел сноп света его карманного фонарика, которым он освещал лестницу, спускаясь ко мне в салон. Внизу он на мгновение остановился, и луч фонарика стал обшаривать стену в поисках выключателя. Я сделал шаг вперед, обхватил согнутой рукой его шею, одновременно дав ему коленом по почкам и сунув дуло люгера в его правое ухо. Приходилось действовать жестко — это мог быть мой друг Квинн. Крик боли убедил меня в ошибке.
— То, что у тебя в ухе, это не слуховой аппарат, мой мальчик, — предупредил я, — это дуло люгера. Легкое нажатие на спусковой крючок — и тебя нет. Для тебя же лучше не нервировать меня.
Перспектива путешествия в иной мир явно не устраивала его, и он остался стоять неподвижно, только из его горла вырывались какие-то нечленораздельные звуки. То ли он хотел что-то сказать, то ли глотнуть воздуха. Я немного ослабил свою хватку.
— Медленно протяни левую руку и поверни выключатель, — велел я.
Он сделал это очень осторожно и, действительно, очень медленно. В салоне стало светло.
— Подними руки вверх… Выше!
Образцовый пленник выполнял все мои поручения очень старательно. Я развернул его внутрь салона и велел сделать три шага и повернуться ко мне лицом.
Он был среднего роста, на нем была каракулевая куртка и меховая казачья папаха. Холеную седую бороду разделяла пополам полоска черных волос. Другого такого украшения, наверное, в мире не было. Загорелое лицо было красным от гнева, а может, от удушья. Он без моего разрешения опустил руки, уселся на диване, достал монокль и, сунув его себе в глаз, уставился на меня с холодной яростью. Я посмотрел на него точно так же, положил люгер в карман, налил в стакан виски и подал его контр-адмиралу сэру Артуру Арнфорд-Джессону, командору Ордена Бани и владельцу целой коллекции других наград, кстати, моему шефу.
— Вам следовало постучать, сэр.
— Действительно! Вы всегда так принимаете гостей?
Судя по его голосу, я слишком долго сжимал его шею.
— У меня не бывает никаких гостей, адмирал. И друзей здесь у меня нет. Тут у меня только враги. По крайней мере, те, кто до этой минуты приходили сюда, были врагами. Впрочем, вас я никак не ожидал.
— Остается надеяться, что меня вы действительно не ожидали, — он помассировал себе шею, глотнул виски и закашлялся. — Я и не собирался сюда… Калверт, вы хоть имеете представление, сколько слитков золота находилось на борту «Нантсвилла»?
— Я знаю их стоимость — около миллиона фунтов стерлингов.
— Восемь миллионов, если хотите знать точно. Как правило, золото, которое дядя Сэм гребет лопатой в Европе, чтобы заполнить свой Форт Нокс, перевозят в небольших количествах. По соображениям безопасности. Но в этот раз Английский банк был уверен, что беспокоиться не о чем — на борту были наши агенты. Банк задержал доставку, и поэтому на корабль загрузили сразу тысячу четыреста сорок слитков, впрочем, не информируя об этом ни единого человека. Сейчас банк в панике. А правительство!.. И мне придется всю эту кашу расхлебывать!
Естественно, он приехал сюда, чтобы кашу расхлебывал я. Что, впрочем, было действительно совершенно естественно.
— Вы должны были предупредить меня… о своем прибытии.
— Я пробовал! Но в полдень вы не вышли на связь. Это элементарная ошибка и, боюсь, очень существенная! Вы, Калверт, проигнорировали приказ, вы и Ханслет! Тогда я понял, что дела очень плохи и я должен взять их в свои руки. Я прилетел на самолете, а сюда меня доставил спасательный катер.
Я припомнил виденный нами в проливе катер, который отчаянно боролся с волнами.
— Где Ханслет? — спросил дядюшка Артур.
— Не знаю.
— Не знаете? — спросил он уже обычным спокойным тоном, который я не выносил. — Калверт, вы больше не владеете ситуацией? Правильно я вас понял?
— Так точно, сэр. Боюсь, что, скорее всего, его похитили. Хотя и не знаю как… Что вы делали последние два часа, сэр?
— Что?!
Почему, черт побери, он не вынет из глаза монокль! Он носил его не из снобизма, его правый глаз практически был слеп, но его вид с моноклем страшно раздражал меня.
