Спустя несколько дней в селение прилетел вертолет. Изыскатели, облетывавшие район будущей трассы, заметили в лесу труп человека.
— Не пропал ли кто-нибудь из ваших? — спрашивали они в селении.
Тогда им рассказами о том, что видели на подходе к Шаманихе несколько дней назад.
К этому времени вернулись из тайги и охотники. Начались поиски. Вертолет указывал путь. Собаки помогали искать след. Но след был виден и без собак — свидетельства происходившего были слишком ясны для таежных следопытов, умевших по малозначительным признакам, невидимым другим людям, составить картину того, что тут происходило несколько дней назад. Конечно, помогал и свежий снежок, прикрывший недавно тайгу.
…Вот здесь лежал человек. Может — упал от усталости, может — его повалили. Следы короткой борьбы.
Передний совсем с трудом передвигает ноги, спотыкается. Задний бодр, ступает твердо.
Вот здесь двое сидели, на некотором расстоянии друг от друга. Там, где сидел слабый, — пустая водочная бутылка. Там, где сильный, — консервная жестянка, обертка от плавленого сыра, объедок копченой колбасы. Он ел один!
Вот кострище. И снова следы борьбы. На снегу капли крови.
Опять тропа бесстрастно свидетельствует о том, что шли двое — слабый впереди и сильный сзади.
Вот неожиданно следы свернули в сторону. Тот, первый, пытался бежать — сломанные ветки, клочья одежды на сучьях. Упал, запнувшись за корягу. Опять борьба. Опять кровь.
У подножия Шаманихи — совершенно незаметный даже в десяти шагах, замаскированный амбарчик на столбах. Слабый не подходит к нему, он лежит. Горстью снега он вытирает кровь. А сильный бежит. Бежит к амбарчику. Полусгнивший самострел сработал с запозданием — огромная стрела воткнулась в дерево в десяти шагах.
…Разрушенный амбарчик — капище идолов. Их здесь сотни — больших и малых, деревянных и металлических, укутанных в полуистлевшие тряпки и голых. Серебряные тарелочки, на которых раньше в церквах подавали просфоры. Церковная чаша для причастия. Меха, меха, меха. Один из идолов одет в полицейский мундир. К кончикам аксельбантов привязаны медные пластинки с изображениями зверей и птиц. Берестяный туес и вываленная из него груда монет — медных, серебряных. Вероятно, было и золото.
…Обратный путь. Тот, сильный, уходит один! Слабый ползет за ним. Первый ускоряет шаг. Слабый, собрав силы, встает. Крадется. Бросается на своего врага. Короткая борьба. Похоже, что слабый толкает сильного куда-то в сторону, тянет его.
Вот она — волчья яма, где конец всей этой истории.
У края ее — труп старика с культями вместо рук. Лицо его разбито. Исколотая чем-то острым одежда на спине заскорузла от крови. Его кололи шилом! Умирая, он подполз к краю ямы и голова его свесилась туда: он наслаждался итогом борьбы, мучениями своего врага… Зубы оскалились в предсмертной улыбке.
А там — на дне глубокой, пахнущей сыростью и гнилью ямы — тот, кто был виновником этой страшной истории, — фотограф. С перебитой при падении ногой, прижатый к стене большим трухлявым обрубком бревна, он полусидел, полулежал, не в силах шевельнуться. Около него лежала горстка золотых монет… В руках он держал бронзовый подсвечник с фигурой купальщицы, взятый, вероятно, из кабинета зубного врача чеховских времен. Глядя на него безумными глазами, фотограф гладил фигурку дрожащими руками и бессвязно шептал:
— Золотая Баба… Золотая Баба… Ты нашла меня… Я нашел тебя… Мы будем богаты…
Когда его вытащили, его пришлось связать: он бросался на каждого, кто, как ему казалось, хотел взять у него подсвечник, кусался и бился.
Все найденное в капище увезли на пяти нартах в местный музей.
Безумного фотографа увезли в больницу. Он так и не выпускал из своих окостеневших от напряжения рук злополучный подсвечник с купальщицей.
* * *
Через месяц я вернусь в наш родной город на камеральные работы. Проектировщики ждут результатов изысканий. Наш нивелировщик шутит, что если наш вариант утвердят (он много выгоднее!), то станцию в этом районе надо назвать Золотой Бабой. Но начальник партии говорит, что это хотя и поэтично, а ни к чему, тем более, что слово «баба» уже совсем уходит из нашего лексикона. Он предлагает дать станции имя Дружба. Мне тоже кажется, что это лучше.
До скорой встречи, дорогой Стефан Аристархович!
Уважающий Вас геодезист Михаил Лебедев.
