— Многие туристы попадают в сложные положения. И все — таки выходят победителями. А сосновцы — очень сильные туристы. Мы должны прийти им на помощь. Я думаю, что скоро вы убедитесь в нашей правоте, — упрямо твердил Воронов.
— К сожалению, вы должны будете убедиться в моей правоте, — сказал Новиков.
После длинного разговора о результатах поисков сегодняшнего дня в штаб была отправлена общая радиограмма:
«Группа Черданцева вернулась из — за метели. Видимости нет. Спуск в долину опасен. Поиски будем продолжать завтра, но половину отряда лучше заменить свежими силами. Необходимо снять группу Васюкова и манси. Погода с каждым часов ухудшается. Нас заваливает снегом. На перевале ураган. Ветер до тридцати метров в секунду. В случае необходимости отряд может отойти по Малику, Северной Точе до заброшенного поселка геологов, где можно забрать людей вертолетом. Отряд в состоянии проделать такой поход за двое суток. Воронов. Новиков».
— Я бы на вашем месте не стал включать в текст радиограммы слова «поиски будем продолжать». — В голосе Новикова послышалось предупреждение, но Воронов на это никак не реагировал.
— Ну, что ж, каждому свое, — сказал прокурор уже своим обычным бесстрастным тоном.
Когда, наконец, все успокоились и занялись приготовлениями ко сну, прокурор протянул мне и Воронову тетрадь.
— Это дневник Васениной, посмотрите вот с этой отмеченной мной страницы. Обратите внимание: «Ребята поссорились…»
Мы читали дневник вместе с Вороновым, испытывая естественное смущение, неловкость, людей, вторгающихся во что — то очень личное, сокровенное…
«Я проснулась от того, что надо мной кто — то монотонным голосом читал Блока: «В далях снежных веют крылья — слышу, слышу снежный зов…» Я открыла глаза — в палатке был морозный сумрак. Никого. А в ушах все звенело и звенело: «Белый зов… зов… зов…»
Я плотно закрыла уши, и все стало тихо. Но тревога не проходит. В памяти возникают случайные, когда — то прочитанные строчки. Они назойливо повторяются, словно испорченная пластинка: «Всю ночь дышала злобой вьюга, сметая радость сердца прочь…» Опять «Снежные маски».
В палатке я одна. Вчера я долго не могла уснуть, все казалось, что кто — то ходит вокруг нас и топает. И теперь проспала. А ребята не разбудили. Если бы не холод, проспала бы до обеда. Наверное, решили устроить дневку.
Палатку ребята разбили на берегу Малика. Мы вернулись. И вернулись, конечно, из — за меня.
Какое — то странное место: между сугробов темнеет вода, а вокруг стоят мохнатые угрюмые ели. Малик выбирается из — под сугробов, ныряет в снежные туннели и где — то внизу звенит на перекате. В лесу стоит такая тишина, что страшно вздохнуть, и просто не верится, что на перевале ревет ураган.
Ребята утоптали лыжами снег, набросали под днище палатки для прочности еловых лап, расстелили одеяла, рюки, штормовки, запасные свитеры, куртки.
Я забралась в палатку, а ребята стали готовить костер. Яму под костер решили не рыть. Ребята спилили сосну — сушину, бревна, конечно, уложили гатью и на этой гати развели костер. Возле костра было тихо. Я не помню, чтобы возле костра у нас было тихо. Обязательно рассказывают, поют. Все из — за меня.
А сейчас смеются, Вася Постырь под аккомпанемент гитары поет: «Белым снегом ночь метельная дорожку замела…» А, вот почему ко мне опять явились «Снежные маски».
Как странно: неужели все встали так тихо, что не разбудили меня? Все, наверное, занялись делом, одна я валяюсь. Палатка изнутри успела покрыться инеем, страшно высунуть нос из — под одеял.
Я знаю, что нужно сделать. Нужно рывком сбросить с себя одеяла и куртку и выбраться на свет божий. Нужно размяться, нужно умыться… Господи, сколько этих «нужно»! Только Глеб умеет их стоически не замечать. Он уже, наверное, ушел на перевал. Надо что — то делать. Долой дневник!..
Я так и не выбралась. Только — только собралась, как палатка закачалась, и в нее вполз Толя. Толя, как всегда, запутался в пологе и чертыхнулся. А потом удивленно уставился на меня. Он, видимо, решил, что я уже прогуливаюсь у останцев,
— Ты? Спишь?
— Нет, отдыхаю.
Толя с сомнением покачал головой:
— Что — то не заметно, чтоб ты отдыхала. По — моему, ты еще и не покидала постели.
Толя устроился поудобнее у меня в ногах. Его лицо озарилось вдохновением. Сейчас Толя вспомнит своего любимого Паустовского или начнет читать стихи. Надо его отвлечь от стихов, стихами он может просто замучить.
— Толя, зачем ты пришел?
— За тобой, Васенка! Я хочу тебе объясниться… Нет, нет, не бойся! У меня уже есть кому объясняться. Серьезно! Перед походом я получил письмо от Кати. Сорок страниц, представляешь? И она вполне со мной согласна, что у нас должно быть трое парней.
— Ты ей писал о парнях?
— Разумеется.
Глаза у Толи черные, большие и честные. Кажется, не врет. Но… еще не поженившись, еще не назначив даже свадьбы, договариваются о том, сколько у них будет детей! Чудаки.
— Знаешь, я сегодня проснулся, выбрался в лес, а лес — то заколдованный. Понимаешь? Никто никогда здесь не бывал, сотни лет елки — палки стоят под собольими шапками и все думают, думают о чем — то. Ждут, понимаешь. Бову — королевича ждут. Прискачет Бова на сером волке, взмахнет мечом — кладенцом, и сонное царство рухнет к его ногам. Вот я и выломил палку. Меч — кладенец, размахнись! Ох, и задал же я жару боярам — елкам.
Толька чудной какой — то. Что с ним случилось сегодня?
— А мне говорят: не бесись. Дай поспать спящей красавице.
Это, конечно, Люська проехалась по моему адресу.
— А хочешь, я тебя познакомлю с дедом — морозом? Конечно, хочешь, по глазам вижу!
В общем, Толя все — таки меня из палатки вытащил. Чуть не волоком. Я встала, потом оступилась с тропки и провалилась по пояс в снег. У костра хохочут, а я готова разреветься. Вот дубинушка!
Толька потащил меня к берегу Малика. Я посмотрела и ахнула. В глубине крошечной полянки, утонув в сугробе, стоял толстощекий в пышной шапке дед — мороз. Он как будто старался выбраться из сугроба и укоризненно поглядывал на меня.
— Понимаешь, — шепотом сказал Толя, — был еловый пень, а стал дед — мороз.
Я сделала шаг к деду — морозу и тут увидела, что у него под носом покачивается на нитке самый настоящий желтый мандарин. А на сугробе надпись: «Привет новорожденному!»
— Это чудо, — изумился Толя. — Пять минут назад я еще не подозревал, что мандарины могут расти на елках — палках. Ха, да он меня поздравляет! Послушай, Васенка, ведь сегодня пятое февраля! Я ж именинник, черт тебя разбери! Дай я тебя цоцелую!