— Что же предлагает сейчас наш милый янки? — спросил по-немецки офицер, когда лодку вынесло на стрежень.
Чистейший берлинский выговор подтверждал догадку. До сих пор, принимая «мотоциклистов» за русских, завербованных Беркли, он рассчитывал в случае чего выкрутиться без труда («услуга офицеру-союзнику, всего только маленькая, бескорыстная услуга…»). Теперь все выглядело иначе. Если его схватят с переодетыми эсэсовцами…
— Итак, господин Беккер… — с пугающей вежливостью напомнил офицер. — Надеюсь, вы не оглохли от гула русских пушек? Или, быть может, у вас отняло язык?
У него и впрямь чуть не отняло язык. Откуда им известно его имя? В городке белолицый не встречался с янки. Значит, еще раньше…
— Я должен высадить вас на острове немного повыше города, — заторопился он с ответом. — Так сказал мистер американец. Ночью выйдете в море. С вами пойдет мой сын Пауль.
— Так-так… Ну, а на чем нас думают выбросить в море? — осведомился офицер.
— Но ведь вы сами подготовили катер, — удивился вопросу Беккер и поглядел на рыжего. — Я видел с колокольни, как этот господин заливал баки «Кристель».
— Черт бы тебя побрал! — взорвался белолицый. — Уж не хочешь ли ты сказать, что, кроме этого катера, у нас нет ничего в запасе?
— Боюсь, что именно так, герр офицер, — растерянно пробормотал старик. — Но разве вы не получили ключа от катера?
— Ключ! Ради сохранения наших намерений в тайне пришлось прихлопнуть этого симпатягу-полковника. Теперь к пристани не подступишься. Понял, старый ты идиот?
Старик задрожал. Этого еще не хватало! Они убили русского полковника! Что же теперь будет с ним, что будет?..
— А ну, за весла! — рявкнул белолицый. — Я, что ли, грести за тебя буду?
— Может, включить мотор? — впервые подал голос рыжий.
— Нет-нет, — поспешно вставил Беккер. — Лучше не привлекать внимания.
Он попытался было налечь на весла, но руки не слушались. Они стали словно ватными. Офицер заметил это и жестом приказал рыжему сменить его. Старый Беккер устроился на корме. Настороженно оглядывая медленно уплывавшие назад пустынные берега, он проклинал в душе и белолицего убийцу, и янки, втянувшего его в эту опасную игру, и лохматые, сулящие бурю тучи.
Конечно, можно было бы в два счета добраться до острова, запустив мотор, но тарахтенье его разносится так далеко! Можно еще, выбрав укромное местечко, причалить к берегу и дождаться наступления темноты. А что как вместе с темнотой дождешься шторма? Первая же волна разнесет ветхую посудину в щепки!.. Эх, и хороши же шлюпки у этого прохвоста Гельмута! Если все кончится благополучно и янки не надует его при расчете…
— Слушай, старик, — прервал его размышления белолицый. — Этот парень достаточно надежен? Ты за него ручаешься?
— Я говорил уже. Он мой сын.
— Ну, это, полагаю, еще не все, — усмехнулся офицер. — Расскажи о нем.
Выслушав обстоятельную информацию старика-отца о «верном солдате Пауле», он небрежно заметил:
— Насколько мне известно, на личном счету штатного осведомителя гестапо Франца Беккера, кроме пастора Клауса…
— Так, значит, это вы выдали меня американцу? — внезапно догадался старик.
— …Кроме пастора Клауса, — невозмутимо повторил белолицый, — и янки-военнопленного, погибших в пыточной камере, еще тридцать преданных им земляков. Досье этой незаурядной личности хранится в надежном месте и в случае малейшей с нами неприятности будет…
— Передано русским? — ужаснулся Беккер.
— Будет передано немцам. Тем немцам. Понимаешь?
Он понял. Не раз тоскливыми бессонными ночами задумывался он над этим: что, если они узнают? Их было много, так много… И день ото дня становилось больше. Особенно после Сталинграда! Тридцать, кроме господина пастора? Хе-хе, могло быть и триста! Последние дни сами лезли в руки. И он вовсе не злоупотреблял этим, видит бог — не злоупотреблял…
«— Что ж это, милейший Беккер? Или и вы утратили веру в фюрера?..
— Нет-нет, господин ортсгруппенфюрер[12], я как раз собирался… Вчера в лавке Хильга Вальтер, та самая, у которой муженек вернулся с фронта без ног…»
Да-да, он называл не всех. Хотя за каждого полагалась награда. Пусть не ахти какая, но все же… А кто сейчас оценит его самоотверженность? Если пронюхают — разорвут на части! Скорей бы, что ли, избавиться от этих двух. Но как? В усадьбу Гельмута сейчас не сунешься — это точно. Подойти ночью, на лодке? Рискованно, даже очень. Вот если бы… Стоп, это идея!
На душе сразу отлегло. Нет, еще не все потеряно! Хе-хе, еще не сплетена та веревка, на которой…
— Я вижу, господина Беккера осенило свыше. Выкладывайте, выкладывайте, дружок. Чувствуется, что вас прямо распирает от радости.
Старик испуганно покосился на белолицего. Уж не читает ли мысли этот дьявол?
— Да-да, герр офицер. У меня действительно мелькнула одна мыслишка…
…Высадившись на острове, старый Беккер предложил своим спутникам подождать в кустах, а сам направился вперед предупредить сына. Пауля он застал взволнованным.
— Это верно, отец? — встретил его Пауль неожиданным вопросом.
— О чем ты, сынок? — делая недоуменное лицо, осведомился старый Беккер.
— Верно, что мне надо выйти в море?
Так вот оно что! Щенок откуда-то уже пронюхал. Но как? Догадаться обо всем могла только старуха — перед отъездом в Райнике он черкнул ей записочку, чтоб приготовила на всякий случай старую матросскую робу Пауля. Откуда же, черт побери, он узнал об этом? Или у него есть другая связь с городом?.. Стоп! Ведь старая карга украдкой, огородами бегает к своему внученку, этому гофмановскому ублюдку… Вот оно что! Старый Беккер почувствовал, как злоба распирает его.
— Значит, ты продолжаешь встречаться с ней, с дочерью старого бродяги? — набросился он на сына. — С этой…
— Отец!
Старик даже опешил, так непривычно резко прозвучал голос Пауля. Впрочем, в ту же минуту, совсем забыв о цели своего прихода, он осыпал сына ругательствами, вымещая на нем и досаду, и страх — ни на минуту не оставлявший его после беседы с белолицым убийцей, гнетущий животный страх.
Неизвестно, сколько времени продолжалась бы эта сцена, если б зоркие глазки старика не уловили угрожающего жеста Пауля. Старый Беккер шарахнулся было в сторону, но, проследив за взглядом сына, все понял. Всего в нескольких шагах от них стояли те двое…
— Хайль Гитлер! — рявкнул белолицый, и Пауль, оторвав руку от кобуры, как заведенный, вскинул ее в ответном приветствии. Инцидент был исчерпан.
Незадолго до наступления темноты Пауль проводил отца к реке.
