Впереди уже мигает еле заметный синий огонек. Право руля, еще право… Ветви затопленного кустарника скребут днище катера. Легкий толчок. Все!
— Молодчина, Пауль! — Белолицый оборачивается к своим столпившимся у самой воды соратникам. — Смотрите, как поступают последние рыцари гибнущего райха!
Пауль не в силах даже ответить. Зубы его выбивают дробь, пальцы окаменели на штурвале.
— Живее фляжку, — командует эсэсовец. — И одеяло. Бедняга совсем закоченел от холода.
Хорошо! Горячая, обжигающая жидкость возвращает гибкость онемевшим членам. Чьи-то сильные заботливые руки старательно растирают тело… Двое, предохраняя от дождя, держат над ним развернутую плащ-палатку. Хорошо! Как это сказал герр оберст? «Последний рыцарь гибнущего райха…» Что ж, тут нет преувеличения. Немного в армии фюрера солдат, способных на такое… Только почему «гибнущего»? А секретное оружие?
— Надо спешить, — говорит молчаливый третий спутник, и что-то в его голосе настораживает Пауля.
— Да-да, надо торопиться, — подхватывает «герр оберст», протягивая Паулю тугой сверток, тот самый, что приволок из дому старый Беккер. — Вот твоя одежда, все совершенно сухо.
До чего ж это приятно — натягивать на разогретое, горящее после массажа тело сухое (совсем сухое!) белье. Молодец все же старый — позаботился, обо всем подумал…
— А эта штука нам еще может пригодиться, — на своем странном диалекте замечает человек в кожаном пальто, подхватывая при этом освободившуюся плащ-палатку. — В море шторм, и мне не хотелось бы подмочить свой товар.
«Иностранец! Он говорит как иностранец!» — наконец догадывается Пауль, вглядываясь в стоящего рядом с причаленным катером человека. В руках у незнакомца туго набитая советская полевая сумка, прежде топорщившаяся на боку герра оберста. Но ведь в ней — чертежи! Те самые!.. Что все это может значить?
— Ты проведешь по течению, без мотора? — деловито осведомляется эсэсовец. В голосе его уже нет прежней торжественности. — Тогда отваливаем. Русские как будто угомонились. До рассвета на поиски они теперь не сунутся: в гарнизоне нет ни одного моряка, ни одного знающего устье человека. К тому же, ведь им и не снится, кто угнал от причалов катер.
— Они сейчас караулят вас по всем дорогам Померании, — усмехается человек в кожанке. — По всем, кроме этой. Держите, юноша!
Он протягивает Паулю завернутую в плащ-палатку сумку, сильным движением отталкивает катер от берега и с неожиданной для своего тучного тела легкостью, прыгает через борт.
— Полный вперед, юноша! — шутливо командует он. — И пусть ветер удачи наполнит наши паруса. Нас уже поджидают в открытом море. Все будет «о-кей»!
Много позднее Сергей узнал, что дело тут было не только в удивительной проницательности Шильникова. Встреча в политотделе с немецкими товарищами — вышедшими из подполья борцами антигитлеровского фронта — помогла майору разобраться в поведении Ганса Гофмана.
Не все, конечно, стало известно ему из беседы с местными антифашистами. Многое Шильников установил, анализируя, сопоставляя результаты личных наблюдений, кое-что выяснилось гораздо позже, но главное к началу погони он представлял себе отчетливо. Вот почему откровенное признание старого моряка окончательно успокоило майора: он убедился, что не ошибся в этом человеке.
Что до Сергея, то ему в тот момент не было известно ровно ничего. Тщетно ломал он голову, силясь понять причину удивительного спокойствия майора. По его соображениям, положение было безнадежно — только случай мог отдать преступников в их руки. Сергей знал, что в шестидесяти километрах на норд-весте лежал оккупированный гитлеровцами датский остров Борнхольм. Несколько часов хода — и диверсанты спокойненько укроются в порту. У преследователей не было ровно никаких преимуществ…
Начинавшаяся качка говорила о близости моря.
«А что если волнение настолько сильно, что гитлеровцы решат переждать его?» — подумал было Сергей, но тут же отбросил эту мысль. Он вспомнил о сигнале, поданном старым Беккером, о ракетах, взвившихся над морем. Надо думать, там беглецов ждет корабль.
«Если так, — заключил Сергей. — Наши шансы на успех равны нулю».
В эту минуту крутая волна с левого борта обрушилась на катерок. Гофман торопливо закрутил штурвал.
— Выходим в море, — сказал он. — Волнение норд-норд-вест. Держу этот курс. Другой нельзя — опрокинет.
— Норд-норд-вест? — переспросил Шильников, вглядываясь в раскрытую на коленях планшетку. — Так держать!
Сергей не успел одобрить в душе моряцкую четкость его команды, как майор обратился к нему совсем уже по-сухопутному:
— Убавьте ход, Ивлев.
Недоумевая, Сергей сбавил обороты. Было понятно — Шильников хочет дождаться Павла. Но ведь сейчас каждая минута промедления увеличивала расстояние, отделявшее их от врага!
Ветра не было. Тяжелые валы — свидетели разыгравшегося вечером короткого злого шторма — медленно накатывались с северо-востока. На малом ходу катер лениво переваливался через их пенящиеся вершины.
Тучи все еще теснились на восточной половине неба, и если видимость по курсу достигала метров пятидесяти, то за кормой стояла густая тьма. Оттуда-то чуть правее их вынырнул катерок капитана Цапли. Сбавив ход, он закачался на волнах почти борт о борт с «Альбатросом».
Сергей взялся за рычаг, ожидая команды «полный вперед», но Шильников молчал. По напряженной позе майора можно было подумать, что он к чему-то прислушивается. Сергею даже показалось, что правая, опущенная вниз рука его сжимает пистолет.
За трескотней мотора Сергей не сразу расслышал звук низко идущего с юга самолета. Когда же заглушающий все звуки грохот достиг предела и на фоне звездного неба отчетливо вырисовался силуэт двухмоторного бомбардировщика, Шильников вскинул правую руку вверх. Блеснул выстрел — и ярко-красный пунктир прорезал темноту: в руке у майора была ракетница, а не пистолет.
Не успели еще рассыпаться вспыхнувшие в зените красные гроздья, как молочно-белое сияние озарило широкое пространство. Бомбардировщик «повесил лампу» — сбросил осветительную ракету.
— Прямо по курсу в двух кабельтовых катер противника, — отрапортовал Сергей и, когда очередная волна приподняла их на своем горбу, поспешно добавил: — В том же направлении, пятнадцать кабельтовых, — однотрубное судно. Лежит в дрейфе.
— Успокоились теперь, товарищ Ивлев? — весело спросил майор. — Вперед до полного!
