В половине шестого утра, когда Борис пришел от своего друга, Лена еще спала, а Евгения Дорофеевна возилась на кухне. Ровно в шесть появился улыбающийся Харебов со свертком под, мышкой.
Борис в передней нетерпеливо протянул руку к свертку.
— Прямо здесь? — шутливо спросил Харебов.
Услышав голоса, заглянула Лена. Харебов узнал ее, не смог скрыть недоумения. А Лена покраснела, подумала: и стоило ли Борису где-то прятаться ночью, чтобы нас увидели вместе чуть свет?
Туриев пригласил Харебова в комнату. Усадил на тахту.
Каждую вещь Борис осмотрел не просто внимательно, а придирчиво.
Спальный мешок. Подержанный, но вкладыш свежий, новенький, из гагачьего пуха. Таких в магазине не продают. Куплен на черном рынке. Бумажник. Деньги: две сотенные бумажки и еще восемьдесят три рубля разными мелкими купюрами. Лезвия импортные. Пачка не раскрыта. Расческа. Почему она в бумажнике? Хотя у каждого свои причуды. Вермишев, например, таскает свою расческу в портфеле. Примус, тоже новенький, запасные иголки к нему. В кармане клетчатой сорочки — сложенный клочок бумаги. Корявыми буквами написано: «Остановка Большая площадь, автобус в пять утра». Ага, ориентация, как уехать в поселок Рудничный.
Акт об обнаружении вещей. Подписи понятых.
— Все вещи — в лабораторию.
Борис спросил у Харебова, кто и как обнаружил вещи.
— Проходчик Зурапов. После отпалки он пошел к речке.
…Зурапов перешел через мостик, направился вдоль берега, но не по тропе, а по кромке. Нашел заводь, хоть и здесь шла небольшая круговерть, разделся, бросился в воду, зафыркал, стремглав выскочил на берег, словно обжегся — больно холодна вода! Посидев на берегу, решил накопать червей для рыбалки. Невдалеке бугорок, поковырял веткой — земля оказалась рыхлой, стал разгребать — увидел край спального мешка…
— Парень он сообразительный, вернулся в штольню, — позвонил мне. Со всеми предосторожностями я извлек вещи из промоины, присыпанной землей. Вот тебе и случайность! Да мало ли ее в нашей жизни и работе!
— Тот, кто прятал вещи, торопился. Естественно: боялся, что попадет на глаза кому-нибудь из проходчиков.
— Торопился-то торопился, да ведь могли и не найти долгое время. Считай, повезло!
— С проходчиками переговорил?
— Да. Но лучше будет, если встретитесь с ними вы, есть некоторые нюансы, касающиеся их геолога.
— Не Васина?
— Васина…
— Так… Позавтракаешь с нами?
— Тороплюсь. У меня срочное дело, встреча назначена на половину восьмого…
Туриев сложил вещи в большую кожаную сумку, затянул замок-«молнию». В комнату вошла Дроздова.
— Вызову такси, Леночка. Поедем ко мне, а потом я тебя провожу до треста. Ты сегодня будешь оформлять отпуск?
— Нас Васин будет ждать на вокзале. Забыл? Приезжает журналист Орлов, они побудут вместе всего два дня: Игорь Иванович должен ехать в Свердловск за буровыми коронками. Поедем мимо гостиницы — я хочу переодеться.
— А мне нравится это платье. Ты в нем — снежная королева.
— Сравнил… Там — лед, здесь — пламень, — весело рассмеялась Елена, — уговорил сразу; останусь в этом наряде.
Телефонный звонок прервал их разговор.
— Привет! — голос Вермишева звучал на тех регистрах, которые появляются, когда прокурор чем-то доволен. — Позавтракал? Опять любимые макароны? — Вермишев явно демонстрировал хорошее настроение. — Получены интересные данные из Латвии.
— Прибуду тоже не с пустыми руками.
— Славно начинается день, — пророкотал Вермишев и положил трубку.
Через десять минут Туриев был в кабинете Вермишева, Дроздова осталась его ждать в Пушкинском скверике.
Прокурор подал Борису конверт, в правом верхнем углу которого стоял гриф «совершенно секретно». Борис прочитал: «В ответ на ваш запрос, присланный с фотографией, отвечаем: на снимке запечатлен Ян Христофорович Луцас. Для опознания тела вылетела гражданка Федорова В. И. в сопровождении лейтенанта Грониса Ф. П.». Подпись. Печать.
— Итак, осталось опознать труп.
Вермишев поднял трубку служебного телефона:
— Машину к десяти тридцати, — положил трубку, обратился к Туриеву: — События нарастают, как снежный ком. Так бывает — вдруг прорвет… Может статься, что тебе придется вылетать в Ригу, готовься.
— Можно идти? До прилета гостей успею побывать на вокзале.
— Ты мне вчера говорил. Встречаете журналиста? Иди.
За пять минут до прихода поезда на перроне появился Игорь Иванович. Дроздова уже успела поволноваться: Васин всегда пунктуален, а тут — опаздывает. Игорь Иванович слегка бледен и возбужден — видно по тому, как он курит: жует сигарету, перебрасывая ее языком с одного угла рта в другой.
Борис стоит чуть в сторонке от них. Дроздова с непонятной радостью отмечает про себя, что Туриев ревнует ее к Васину. Вот чудак! Говорят, ревность — злой пережиток прошлого. Чепуха какая… Ревность — спутница любви, ее тень.
Поезд медленно, словно нехотя, проплывает мимо кромки перрона, останавливается. Пассажиры, нагруженные вещами, выходят из вагонов. В основном женщины. Легко спрыгнули на перрон несколько молодых мужчин. Где же Орлов? Этот? Пожилой мужчина в спортивном костюме медленно спустился по железной лесенке на перрон, жмурится от яркого солнца. В правой руке у него «дипломат». Мужчина равнодушно скользит глазами по перрону, и вот его лицо озаряется улыбкой, обнажающей выщербленные зубы.
— Катя! — кричит мужчина. — Я здесь! Катя!
К нему подбегает молоденькая девчушка, целует в щеку.
Высокий стройный мужчина вышел из седьмого вагона последним. Дроздова поняла, почему он не торопился: опирается на массивную трость, прихрамывает. Он проходит несколько шагов, ставит на бетон чемодан, достает из кармана белоснежный носовой платок, вытирает лоб.
