В эту самую минуту появился синдик, удрученный таким страшным несчастьем, и присоединил свои мольбы к настояниям англичанина пуститься в погоню за разбойниками.
Но ничего не помогло, трусливый папский комиссар больше думал о своей безопасности, чем о спасении молодой девушки.
Это трусливое поведение капитана совершенно убило синдика. А молодой англичанин обратился к окружающим крестьянам со странной для них речью:
— Деревня ведь густо населена, — говорил он, — неужели здесь не найдется людей достаточно храбрых, чтобы броситься в погоню за разбойниками и вырвать у них дочь синдика?
Эти слова, совершенно новые для бедных людей, привыкших покорно сгибаться перед физической силой, произвели впечатление электрической искры. Они ответили громкими криками, поняв впервые, что могут сопротивляться.
— Соберем старшин! — кричали они, — пусть они скажут, что нам делать!
С этими словами все бросились в деревню, оставив капитана Гвардиоли и его солдат стеречь скалы и деревья, за которыми мог скрываться неприятель, страшный даже тогда, когда он бежал.
Глава XLVIII. ДА ЗДРАВСТВУЕТ РЕСПУБЛИКА!
При входе в деревню синдик и его друзья были поражены странным зрелищем.
Мужчины, женщины, дети бегали по улице с какими-то отрывочными восклицаниями.
Что такое могло случиться? Не заняли ли бандиты деревню, воспользовавшись тем, что солдаты были отвлечены погоней?
На площади стояла большая толпа перед домом синдика и таверной.
Обе эти группы состояли из крестьян, землевладельцев и горожан в разнообразных одеяниях, но вооруженных ружьями, саблями и пистолетами. Это не были бандиты, хотя часть солдат, оставшихся в деревне, и была захвачена ими в плен.
Кто же были эти люди? Синдик и его друзья, подходя к площади, услышали крики: «Да здравствует республика! Долой тирана, долой папу!»
Эти характерные возгласы и развевающиеся знамена ясно показывали, что Валь д'Орно было занято республиканцами.
Рим подвергся той же участи. Папа бежал, а триумвират Мадзини — Сафо — Армелли управлял Вечным городом.
Синдика ожидала еще одна неожиданность. В центре группы, стоящей у его дома, он увидел своего сына Луиджи.
Обнимая сердечно отца, Луиджи заметил мрачное выражение его лица.
— Что случилось, отец?.. Говорят, бандиты появились на горах. Где Лючетта?
Глубокий вздох и рука, простертая по направлению к горам, была единственным ответом.
— Боже мой, — вскричал Луиджи, — я опоздал! Говори, отец, говори, где сестра?
— Бедная… бедная… дочь моя… погибла… Луиджи… ее похитили разбойники… Корвино…
И с рыданиями упал в объятия сына.
— Друзья! — вскричал Луиджи, обращаясь к присутствующим, растроганным этой сценой, — нужно ли мне говорить вам, что если бы я не жил в чужой земле, я бы стал под ваши славные знамена! Отныне я ваш и навсегда… Это мой отец Франческо Торреани… Вы слышали — его дочь и моя сестра похищена разбойниками на глазах сотни солдат, присланных сюда под предлогом вашей охраны. Вот какова охрана этих мужественных защитников веры!
— Защитников дьявола! — крикнул один голос.
— Они хуже бандитов! — крикнул другой. — Я думаю, что между ними давно существует соглашение. Потому-то та банда вечно и ускользает от них.
— Весьма вероятно! — подтвердил третий голос. — Мы знаем, разбойники на жаловании у папы и у Неаполитанского короля! Это одна из уловок тирании!
— Так значит, — спросил артист с надеждой в голосе, — вы согласитесь помочь мне искать сестру?
— Да, да! — кричали со всех сторон.
— Вы можете рассчитывать на нас, синьор Торреани, — проговорил один человек важного вида, по-видимому, начальник республиканцев. — Разбойников мы догоним, вашу сестру вернем, если это в нашей власти. Но прежде всего нам надо избавиться от этих барышников. Видите, они спускаются с горы. Товарищи, скроемся в дома… захватим их врасплох!.. Страмони, Джинглетта, Паоли — расположитесь у входа на улицу и после предупреждения немедленно расстреливайте всякого, кто попытается бежать. Скорей!
Незнакомцы быстро рассыпались по домам, уведя с собой пленных солдат.
Площадь опустела в одну минуту.
Жителей, оставшихся на улице, предупредили, что малейшая попытка измены будет наказана смертью, но о предательстве никто не думал, так как жители смотрели на новых пришельцев, как на своих освободителей, и с радостью приветствовали провозглашение республики.
Гвардиоли со своим отрядом между тем приближался. У капитана был озабоченный вид, теперь, когда опасность миновала, он думал о своем поведении, как начальника и солдата, и должен был сознаться, что оказался не на высоте положения.
Мнение жителей его не особенно трогало, но ведь свидетелями его трусости были солдаты и офицеры. Слух об этом может дойти до Рима и даже до Ватикана.
Капитан, офицеры и солдаты подходили к деревне, не подозревая, какой прием их ожидает.
Начальник республиканцев хорошо подготовился к нему. На каждом углу площади за домами были спрятаны отряды людей, таким образом, чтобы образовать перекрестный огонь. Прибывающий отряд должен был очутиться в полной власти революционеров.
Тишина, царившая в деревне, не ускользнула от внимания папских стрелков, и их удивило, что товарищи не вышли к ним навстречу.
Их размышления были прерваны неожиданным окриком из таверны:
— Сдавайся, капитан! Отдай свою шпагу солдатам республики!
— Что значит эта наглость! — вскричал Гвардиоли, поворачиваясь к таверне, — Сержант, отыщите этого человека, приведите его сюда и всыпьте ему горячих!
— Ха! ха! ха! — раздался смех. Затем последовало вторичное требование о сдаче.
Солдаты прицелились, готовясь по первому сигналу поразить насмерть предполагаемых жалких мужиков.
— Мы не жаждем вашей крови! — говорил тот же иронический голос, — если, конечно, вы не заставите нас ее пролить. Папские солдаты! Вы окружены солдатами законного правительства республики. Вашего властелина нет в Риме, он постыдно бежал. Мадзини управляет городом, а мы пришли управлять здесь… Вы в нашей власти… Первый, кто откроет огонь, будет виновником смерти всех своих товарищей, мы не пощадим никого. Будьте благоразумны. Сдайтесь добровольно. Сложите оружие, и мы вас примем, как военнопленных. В противном случае вы получите по заслугам, как разбойники и продажные души.
Эта речь, наполовину насмешливая, наполовину угрожающая, повергла солдат Гвардиоли в неописуемое удивление. Что могло значить это требование, повторяемое с такой дерзостью и в то же время самоуверенностью? Они стояли в нерешительности.
