— Да есть логика, есть! — запальчиво крикнула она.
Сусанин и Жан-Филипп полуобернулись, расступаясь, и она в своем измазанном халатике оказалась между этими корифеями.
— Это еще кто? — вопросили с экрана. — Женька, твой кадр?
— Оператор-таксидермист, — процедил Сусанин сквозь зубы.
Варвара отвернулась. Провалиться бы в тартарары!
— Таксидермист… Э-э, на ловердеке, вернитесь! — крикнули с экрана. — Закончите свою мысль. Пожалуйста.
Теймураз поймал ее за плечи и повернул обратно. Варвара упрямо вскинула подбородок — на нее с экрана спокойно и доброжелательно глядели восемь пар глаз. Такие глава бывают у людей, обладающих даром мгновенной и безошибочной оценки происходящего. Она вздохнула, пошевелила ногой немнущиеся травинки:
— Здесь дело не в логике, а в ее клиническом нарушении.
— То есть вы хотите сказать, что логика все-таки отсутствует?
Варвара упрямо сжала кулачки. Неужели и эти не поймут?..
— Отсутствие и нарушение совершенно разные вещи, неужели непонятно? Но здесь искали логику в чистом виде, пытались разобраться в работе искусственного мозга, который априорно считали ВЕЧНЫМ и ЗДОРОВЫМ…
На экране опять произошло перемещение — как при едва ощутимом потряхивании калейдоскопа.
— Послушай, Гюрг, а девочка мыслит конструктивно, — небезразлично откомментировали из левого нижнего угла. — Продолжайте, продолжайте, пожалуйста…
— По всей вероятности, мыслящее устройство, находящееся на дне моря, долгое время работало четко по программе — не знаю уж, по какой именно. Но образы распознавались, группировались по классам — механизмы, животные, биороботы, гуманоиды; соответственно имелись указания — кого лелеять, кого попросту топить. В сомнительном случае в запасе имелось превеликое множество тестов. Но прошло тридцать тысяч лет. Наступила старость.
Она этого и ждала — за спиной мгновенно возник возмущенный гул. И имя — то самое имя, которое не могли не вспомнить…
— Только не надо про Лероя! — крикнула она, круто оборачиваясь назад. — Да, старость священна, когда это старость человека. Только человек становится стократ мудрее и добрее. Но не разваливающаяся на части машина. И это попросту страшно, что все это сказочное побережье сейчас находится во власти случайного каприза выжившего из ума вычислительного центра!
Стратегическая разведка развеселилась, но не более чем на той секунды:
— На эту аналогию вас навело зрелище Золотых ворот?
— И ворота в том числе. И еще многое.
На экране снова зашевелились, вынырнули даже две—три посторонние головы — бородатые и обильноволосые. Но их быстро вытеснили.
— Но до сих пор вас беспокоил только принцип естественного отбора с учетом агрессивности. Или нет?
Однако они досконально ознакомились со всеми материалами, если им известна каждая ее мысль!
— До некоторых пор — да. Но судьба побережья в целом…
— А почему вы говорите только о побережье?
— Аномальных явлений в глубине материна практически не наблюдается, и вы сами учитывали это, когда выбирали площадку для запасного поселка. А побережье… Где ж им было и развернуться, как не на побережье — ведь это, несомненно, были амфибогуманоиды.
— А вы в этом убеждены?
— Да. Они даже собак себе завели не на суше, а в море. Координационный центр, эта развалюха, тоже под водой — по-видимому, он лежит в основании одного из рыжих островов, потому и не просматривается со спутников. Аквалангистам туда не приблизиться, но дайте нам с Теймуразом неделю, и мы положим вам на стол снимки этого центра.
— Бред! — сказал Сусанин. — Аполины натаскали тут всяких штучек-дрючек, но это детали летательных аппаратов, разбитых молниями тридцать тысяч лет «азад!
Ни одна бритая голова не повернулась в его сторону.
Нелепость ситуации заключалась в том, что весь Голубой отряд битых четверть часа занимался исключительно какой-то пигалицей, таксидермисточкой без высшего образования и мохнатой коброй по характеру, а вокруг стояли сто шестьдесят работников Пресептории и слушали молча.
— И последний вопрос: значит ли все вышесказанное, что вы имеете собственную, отличающуюся от общепринятой концепцию биосферы Тамерланы — более или менее полную и непротиворечивую?
Варвара снова пошевелила ногой упругие травинки, серебрящиеся в отсветах экрана.
— По-видимому, да.
С экрана смотрели дружелюбные, интеллигентные и совершенно чужие лица.
— Послушай, Гюрг, а ведь девочка нам подходит, — снова подали реплику из левого нижнего угла. — Девушка, пойдете к нам в Голубой отряд?
Чужие лица дружно и одинаково улыбались. Варвара засунула руки в карманы, оттопырила нижнюю губу.
— Боюсь, что нет.
Она тихонечко вздохнула и пошла прочь, и пушистые соцветья Майского дуба осыпались ей за шиворот. За спиной пчелиным гулом разрастался хор голосов: снова обсуждались судьбы планеты.
«Мы еще посмотрим, как вы к этому центру подберетесь!» — «Может, сверху, может, снизу — тоннель под морским дном. Это не проблема». — «Да знаем мы вас, все вам не проблема, вы отключите координирующий центр, Золотые ворота благополучно сдохнут, и все зверье с дикой стороны хлынет по побережью сюда, и начнется вселенский жор, и плакал уникальнейший биоценоз…»
Сусанинский голос, рисующий апокалипсические картины, терялся и глохнул в густолиственной чащобе парка, но все это было неважно и по-детски просто — элементарнейшая задачка на совмещение «быть» и «не быть». Нужно поставить новую биограницу, где-то посередине одомашненной стороны. Голубая разведка сможет. Получится глобальный экологический эксперимент — в одной зоне «дикие» будут смешиваться с «кроткими», обновляя их наследственность, а в другой останутся контрольные, не затронутые скрещиванием популяции. И все это в естественных условиях. О чем еще мечтать? Нужно только не умиляться и не возмущаться, а немножечко подумать. Но умиляться легче…
Она развела в стороны ветки игольчатой крушины и вышла на пляж. Море светилось сазаньей чешуей звезд, но галечная полоска была темна, и справа, где начинались крутые скалы, отыскать Лероев камень можно было только по памяти. Память не подвела, и Варвара присела на теплый каменный бортик, ограждавший яшмовый монолит. Между бортиком и массивной глыбой оставалось небольшое пространство — в ладонь; сюда она приносила камешки, окатанные морем, — опалово-молочные, крапчатые, яблочно-зеленые, они грели ей руки и были удивительно неизменны и верны своей изначальной сущности. Море могло обкатать их до крошечных песчинок, но и тогда каждый остался бы самим собой — молочно-белым. Крапчатым. Яблочно-зеленым. И, опуская их в каменную канавку, Варвара каждый раз тихонечко повторяла как заклинание: марь душистая… зизифора… вишня тянь-шаньская… таволга…
