Но кругом нетронутая тишина. Справа наползал туман, густой, как вата. Через несколько минут он скрыл от меня и горы, и небо. Стало жутковато и холодно. И тут будто из-под земли послышался голос Железняка:
— Николай, иди сюда!
Я двигался на ощупь, пока ефрейтор не поймал меня за руку.
— Спускайся за мной! Осторожней. Нащупал ступеньку?
— Кажется, нащупал.
— Пригнись! — Я ткнулся лбом в спину своему проводнику. — Перестарался. Работай ногами, а не головой.
— Куда мы идем?
— Пока еще никуда, стоим на месте. Левее. Еще ступенька. Так.
— У меня же есть фонарик!
— У меня тоже. Но включать запрещаю.
Шагаю по каменным плитам, как слепой. Не могу понять, где мы находимся.
— Жди здесь, пока не позову! — приказал ефрейтор.
Где-то в черной глубине заскребли железные подковки каблуков. Резонанс был необыкновенно сильным и каким-то замедленным. Каждый звук неестественно удлинялся и повторялся по нескольку раз. Кто-то, должно быть Янис, крикнул, и чудовищный бас долго плавал у меня над головой. Потом гаркнули двое. Теперь уже бесновалось море звуков. Казалось, что они никогда не затухнут. Неожиданно взметнулись два снопа света. Открылся высокий полукруглый мозаичный свод. С него свисали огромные окаменевшие, сосульки мутно-серого цвета. Снизу, как бы навстречу им, тянулись конические столбы. Кое-где они соединялись вместе и напоминали мраморные колонны, державшие потолок. Когда на них падал свет, в глубину уходили широкие причудливые тени, безгранично расширяя сказочное подземелье. Железняк уже стоял рядом со мной.
— Вот наша Пещера чудес. Где будете отдыхать: в голубой гостиной или в отдельном кабинете? — метнул он луч фонаря в сторону, открыв галерею разноцветных комнат. — А может быть, на антресолях? — И фонарик вонзился в нависший балкон из серебристого сплава.
До чего же меткое название: Пещера чудес! Спасибо вам, дорогие друзья, что не ввели в нее запросто. Вот бы Ванюху Лягутина сюда! Что там «Остров сокровищ»! Не буду рассказывать ему. Рано или поздно попадет сам. Только чтобы пришел не с равнодушными людьми, а вот с такими, которые не уставали любоваться творениями великого архитектора — природы.
— Теперь, Янис, раскошеливайся. Поздний обед по-французски, из десяти блюд. И чтобы шампанское во льду! А то роскошный подземный дворец — и вдруг в одной руке краюха хлеба, в другой — соленый огурец. Дай-ка мне вот этот огурчик. Ух, до чего хорош! Еще бы...
* * *
Я проснулся до рассвета, словно меня что кольнуло в бок. Так и есть: Железняк дежурил. Опять договорились за моей спиной.
— Товарищ ефрейтор, разрешите мне сменить вас, — обиженно буркнул я.
— Хорошо. Подъем через час.
Ровно через час вместе с первыми признаками рассвета Железняк поднялся, как будто он и не спал, а следил за минутной стрелкой своих светящихся часов. Мне казалось, что он чаще, чем следует, посматривал на эти часы и, возможно, жалел, что дарственная надпись была сделана на невидимой стороне. Вслед за ним без зова встал Ратниек и деловито заскрежетал по железу самодельным ножом, пригодным, вероятно, не только для открывания консервных банок, а и для колки дров и штыкового боя...
Мы надели на себя белые маскхалаты и вышли наружу. Горизонт на востоке просветлел, а на западе расплывчатые силуэты горных вершин все еще не могли пробить черноту ночи. Оттуда тянул ветерок, насвистывая одному ему известную песенку.
Я оглянулся на нашу грибовидную скалу. Надо же было так искусно обработать ее снаружи и расточить внутри. Сейчас при робком матовом освещении она была особенно эффектна. Еще не обнажились глубокие трещины в ее гигантской шляпе, не видны беспорядочные осыпи у подножия. Она мягко вписывалась в серое полотно предрассветного неба...
Обогнули небольшую высотку, заслонявшую горизонт, и сразу открылись серебристые отроги горного хребта. Дохнуло холодом, запахом талого снега. Ефрейтор остановился, развернул карту.
— Николай, на учебном пункте топографию изучал?
— Только брюхом. Исползал все бугорки на стрельбище. Но карту знаю немножко, в объеме школьной программы.
— Начинается самый ответственный участок, ради которого мы поднимались сюда. Помнишь, что говорил капитан? Лазутчики асфальтированным дорогам предпочитают горы. Да они не так уж и высоки.
Я удивленно посмотрел на ефрейтора. Что он, разыгрывает меня? Снежный хребет говорил сам за себя.
Но Алеша был серьезен. Он показал на карте отметку, где находится застава, пополз карандашом по морщинистым горизонталям и уткнув острие в примерную точку нашего стояния. Мне осталось только сообразить, что сама застава прилепилась на большой высоте.
Железняк вскинул бинокль, привычно приложился к окулярам и стал медленно ощупывать дальнозоркими глазищами изломанную снежную панораму. Как у него ладно все получалось! Ни одного лишнего движения. Все делалось как будто не спеша и вместе с тем предельно четко. Сложная это штука — вести наблюдение в горах. Тут складки и завалы, там гребни и скалы, лощины и седловины. Черт ногу сломает. А надо все просмотреть, иначе незачем забираться в горы.
— И вообще, наблюдение, — это искусство. Хорошо как-то сказал наш мудрец Янис Ратниек: «Пограничник должен обладать способностью художника: видеть то, что другим неприметно».
— Да будет тебе! — запротестовал солдат.
— При чем тут я? В окружной газете твой афоризм поместили. Вот, брат, какие у нас кадры! — обратился ко мне ефрейтор. — Но ты особенно не расстраивайся, скоро приблизимся к нашему союзнику — снегу.
И впрямь, подходили к бескрайнему снежному массиву. По нему косым междурядьем ползли солнечные лучи. Воздух был необыкновенно чист. Дали просматривались четко. Заломленные шапки далеких вершин словно приблизились к нам. Как изумительно красивы снежные горы, опаленные первыми лучами утреннего солнца! Прозрачно и празднично бездонное небо. И мне вдруг захотелось сбросить с себя все и бежать, бежать к искрящейся золотыми брызгами снежной кромке. Бежать вприпрыжку, с радостным криком, как в детстве по первой пороше. Не утерпел, пустился бегом. Мну в руках снег, сыроватый, пахнущий весной. Не могу преодолеть желание поиграть в снежки. Скатываю один ком за другим и запускаю в воображаемого противника. Товарищи, конечно, обескуражены моим мальчишеским порывом. Но меня уже ничто не может остановить. Нацеливаюсь в подошедшего Яниса, но не успеваю и первым получаю удар в спину. Все превращаемся в школьников. Янис отбивается сразу от двоих. Он выпускает снаряд за снарядом, точно из миномета, и быстро выводит из строя ефрейтора: снежный заряд угодил ему в самую переносицу.
