Следователь поднес трубку к уху и отодвинулся к зарешеченному окошку: — Да. Понятно…
Он помолчал, слушая абонента, и закончил военным «так точно».
Вытянул из папки листок с плохо пропечатанным текстом.
— На основании статьи… Уголовно — процессуального кодекса России, в целях обеспечения следствия вынужден задержать вас с препровождением в изолятор временного содержания. — Пробормотал привычной скороговоркой:
Он нажал неприметную кнопку, и в кабинет вошел милиционер.
— Но за что? — Оля искренне изумилась. — Вы же меня ни в чем не обвинили? Даже если я и уехала оттуда? Это что такое большое преступление? Вы смеетесь?
— Сержант, проводите задержанную, — бросил следователь, торопливо складывая бумаги в папку. — Однако не удержался, и добавил. — Дело в том, что через десять минут после того, как вы покинули территорию заимки, ваш дом взлетел на воздух. А в действие взрывчатка была приведена с помощью дистанционного управления. Пульт нашли именно там, где вас остановили наши сотрудники… Так что… оснований для вашего задержания у нас предостаточно.
Шагая по лестнице вдоль серых, закатанных когда–то шаровой краской, стен, Оля удивленно разглядывала сетку, закрывающуе провал лестничных маршей. Но более всего удивил запах. Воняло как от бездомного пса.
Ольга твердо представила, что именно так и должен вонять живущий с помойки шелудивый, крысиного цвета «кабыздох».
Недолгий спуск окончился.
— Стоять, лицом к стене. — Прозвучала команда сопровождающего. Точь — в–точь как в кино.
— Вперед, руки за спину, — Скороговоркой пробормотал вертухай, пропуская в узкий тамбур. Открылась новая дверь, и вот они шагают по длинному, освещенному мигающими лампами, названными с чьей–то недоброй руки дневными.
«Какие они дневные? Скорее мертвенные», — Оля вздрогнула от окрика «Вперед» и шагнула в совсем маленькую комнатку.
— Степановна. Прими постоялицу, — неожиданно спокойно, по — домашнему, произнес сержант. — Пометь в журнале. В третью определили. Бумаги, следак сказал, после дежурному отдаст. Милиционер развернулся и вышел, прикрыв за собой дверь. Клацнул замок, Оля осталась одна.
Занавеска, отделяющая угол комнатки, дрогнула и на свет выкатилась уютная, не соответствующая этому страшному месту, старуха. И даже не старуха, скорее пожилая женщина. Перетянутый ремнем ватник делал ее похожей на усталую колхозницу. Да и клетчатый шерстяной платок, из — под которого выглядывал клочок седых волос, никак не вязался с суровым антуражем подвала.
Женщина коротко глянула на новоприбывшую. Поправила узел платка, раскрыла толстую тетрадь.
— В камере запрещается иметь при себе деньги, драгоценности, ценные вещи… — заучено пробормотала кладовщица.
— На стол выклади, да смотри, не вздумай чего спрятать. Все равно отыщу. А стыду не оберешься, — фраза вызвала у арестантки нервный смешок: «Надо же, стыду? Они меня стыдить будут».
— Чего стоишь? Впервой? Ну, это ничего. Привыкнешь. — Поторопила хозяйка.
— У меня и нет ничего, — хлопнула по карманам Оля. — Телефон, пятьсот рублей и все, — она порылась в заднем кармашке джинсов. — Вот, еще ключ от дома. Но он не нужен, — пробормотала, вспомнив, как вспыхнуло над лесом багровое зарево.
Контролер быстро вписала в тетрадь перечень изъятого, сложила вещи в прозрачный пакет.
— Зря ты… — протягивая тетрадь, наставительно произнесла она. — Ключ у человека должен быть. Тюрьма, она когда — никогда окончится, а ключ дождаться поможет.
— Да нету дома. Сгорел,
— Что ж, бывает, — так же спокойно отозвалась тетка. — Ничего. Все наладится.
Она сноровисто охлопала Ольгу, не ожидавшую от толстухи этакой прыти.
— Колечко, сережки, цепочку снимай, — перечислила тетка, мигом углядев цепким взглядом все украшения. Сложила в другой пакет.
Процедура завершилась. Бабка негромко крикнула, оборотясь к дверям: — Заходи. Эй, Серега.
— Все, что ли? Тогда вперед, — вертухай посторонился, выпуская Олю в коридор.
Третья камера оказалась маленьким темным тупичком, вроде лошадиного стойла, отгороженным от коридора толстыми прутьями решетки.
Нары — пологий помост во всю ширину камеры, почти до самой решетки, в потолке, за частой сеткой, вмазанная в стену лампочка свечей в сорок. Ни окон, ни вентиляции.
— Чего ждешь? Обживайся, — произнес сержант. — Оправка в двенадцать, приспичит, покричишь. Завтрак пропустила, — он повернулся и, отходя, бросил: — Если чего надо, попроси. Схожу, куплю, — и двинулся к выходу из коридора.
Она присела на краешек затертого помоста. Шершавая штукатурка стены уперлась в спину.
Не прошло и часа, как отделение КПЗ начало потихоньку оживать, потянуло запахом табака, закашлялся кто–то в соседнем боксе.
— Эй, начальник, — прозвучал разухабистый голос. — На горшок бы… Своди, а?
— Сейчас, разбежался, — отозвался из — за решетчатой двери сержант. — Водил. Дрыхнуть надо меньше. Терпи.
— Блин, так я тут наделаю.
— Сама потом вытирать будешь, — флегматично резюмировал конвоир.
Соседняя камера затихла.
Оля устроилась удобнее, подогнув ноги, попыталась восстановить в памяти детали короткой беседы со следователем.
«Взрыв был такой, что от дома, наверняка, ничего не осталось. Попробуй теперь отыщи. А с другой стороны. Им меня выпускать не резон. Найдут, что предъявить. Пока разберутся, пока решат. Если, как сказал Михаил Степанович, его вычислили, то будут требовать отдать компромат».
Сердце тихонько заныло. Тягостная атмосфера подвала отнимала последние силы. Однако усталость взяла свое. Поворочавшись еще минут десять незаметно заснула. А проснулась от стука железа.
— Входи, подруга, — впустил сержант в камеру новую арестантку. Слегка помятая, с большим багровым синяком в полщеки разбитная деваха. Огненно — рыжая, в короткой, с вызывающе — откровенным разрезом, юбке и полупрозрачной кофте, она явно не готовилась к посадке.
— Вот, суки, опять закрыли, — беззлобно чертыхнулась вновь прибывшая и глянула на соседку.
— Первоходом? Что предъявили? — вместо приветствия произнесла бойкая девица, сверкнув нагловатыми глазами.
— По недоразумению, — отозвалась Ольга, — Ничего конкретноне говорят, а так, пугают.
— Правильно, мы тут все по недоразумению. — Рыжая плюхнулась на нары и протянула ладошку с ободранным маникюром: — Марго. А тебя?
— Оля, — осторожно пожала руку сокамерницы и вежливо поинтересовалась: — А тебя за что?
— А, ерунда. Хахаль чего–то накосорезил. Шмотки у меня в хате нашли. Вот соучастие и крутят. Да ну его. Успеем наговориться. Если не выпустят, или в СИЗо не загонят. В обезьяннике могут до трех суток держать. Так, что… У тебя курево есть?
