— Коричневая чума, — произнес коренастый человек с открытым, широким лицом и тоном компетентного старожила, знающего все тайны, обратился к Сливинскому наставительно, — ты новичок?.. Держи ухо востро. Высасывай ранку сразу после прививки, вместе с кровью… Иногда помогает. Но если не сегодня — то завтра могут скрутить и тогда…
— Спасибо за совет.
— Не стоит… Откуда сам?
— Из Польши. Бывший летчик… А ты?
— Я… — собеседник замялся, — я бывший студент.
— Ты уже был на прививках?
— Пока выкручивался, прятался. Не знаю надолго ли?..
Сливинский решил, будь что будет — крепиться и не падать духом, перенести это тяжелое испытание, выпить до дна горькую чашу.
— Они пленили тело, хотят отобрать и разум, — лежа на вонючих жестких нарах, застеленных бумагой, думал Мечислав. В углу, над головой крупный паук-крестовик плел затейливую паутину. Это заметил и сосед Мечислава по нарам и в раздумьи произнес:
— Вся Европа опутана теперь колючей паутиной. Но участь немцев уже решена. Народная поговорка гласит: «что посеешь — то и пожнешь». Немцы посеяли войну, а теперь пожинают ее плоды…
— Долго ли еще ждать?
— Разгром не за горами…
Утром начинался наряд. Конвоиры уводили партии «полосатиков». Более сильные шли червоточить гору, долбить ее каменные внутренности, слабосильные ушли на уборку обезьяньего города.
В прохладное октябрьское утро Сливинского вместе с бывшим студентом Бредель назначил в наряд на обслуживание обезьянника. Они впервые попали в поселок двуногих животных и с удивлением рассматривали небольшие домики обезьян.
— Афеншталь райниген! — скомандовал конвоир-немец.
Люди выносили прелую подстилку, выгребали кучи вялых брюквенных корок. Они с жадностью накидывались и грызли обезьяньи объедки. Из корней маиса люди выдалбливали сердцевину и тут же пожирали ее. Обезьяны удивленно-снисходительно глядели на родственных. Макака фамильярно похлопала одного из пленных по плечу и показала язык.
— До чего дожили, даже обезьяна дразнится, — злобно произнес бывший студент. — Интересно, что сказал бы Дарвин, увидев этот обратный процесс! Сомнительные ученые национал-социализма пытаются, вопреки теории Дарвина, превратить человека обратно в обезьяну! Это величайший парадокс двадцатого века!!!
Мечислав Сливинский сжал губы, чтобы не разразиться потоком ругани. Царственной походкой, в светлом осеннем костюме, появилась девушка с индийским лицом. Она на мгновенье остановилась, взглянув на работающих.
«О Боже! Как она не похожа на нашу жизнь и будто слетела на крыльях волшебной музыки…»
А стадо обезьян, высунув языки, передразнивало стадо людей и швыряло в них объедками.
Час испытаний наступил и для Мечислава Сливинского. Бредель остановился перед летчиком и приказал следовать за ним. В компании сорока до крайности изнуренных людей, подгоняемых палками, его пригнали на небольшую, огороженную колючей проволокой площадку, прилегающую к задней стороне коттеджа, повитого зеленым плющом.
Бредель по несколько человек приводил в приемную комнату.
Попав в нее, Мечислав Сливинский внимательно наблюдал за ходом процедуры прививок. Обладая исключительно здоровым и выносливым организмом, он никогда не болел, не считая перенесенного уже в плену тифа. Он не терпел врачей и недолюбливал все, что было связано с медициной. Даже суровая лагерная жизнь лишь слегка тронула красивое тело молодого человека. Он исхудал, но от тяжелой работы мускулы были достаточно крепки.
Мечислав неожиданно увидел девушку, так поразившую его в обезьяньем городе.
Магда Рито скользнула взглядом по его руке, потом взглянула на лицо и глаза польского летчика. Через секунду она еще раз пытливо и в упор посмотрела на его красивые глаза, ровный, тонкий нос и презрительно стиснутые губы.
«Он так не похож на этих грязных и исхудалых унтерменшей», — подумала Магда, смачивая дезинфицирующей ваткой место на руке для укола. Она уже протянула руку за шприцем, когда человек мягким, приятным голосом обратился к ней.
— Уважаемая фройляйн! Скажите, пожалуйста, что это за прививки?
— Разве вам не говорили, что это… это противотифозная прививка, — не глядя прямо в глаза, ответила, несколько смутившись, Магда.
— Мне уже трижды прививали тиф в других лагерях, кроме того, я уже переболел однажды тифом. Теперь я категорически отказываюсь от прививки.
— Вас не спрашивают о согласии. Это общее правило.
— Даже не будучи спрошенным — я категорически отказываюсь.
— Тогда вам привьют насильно!
— Я сначала перебью всю вашу кухню, затем постараюсь увеличить количество вдов и сирот в этом мире, насколько смогу, а затем покончу с собой.
— Вы очень храбры, — произнесла Магда полунасмешливо, однако и с оттенком серьезного утвержденья…
— Мне уже приходилось слышать об этом и думаю, что это не ошибка.
— Вы, я вижу, интеллигентный человек; чем объяснить, что вы попали в этот сброд? Случайность?
— Я побежденный…
— Ага… Поляк?
— Да, я поляк, но почему вы так решили?
— Мне уже случалось видеть поляков и вы — довольно ярко выраженный тип.
— Если вы позволите мне высказать мое мнение — то вы тоже довольно ярко выраженный, не немецкий тип…
— Очевидно, вы имеете в виду несколько восточный разрез моих глаз?
— Да, отчасти, но больше — ваше поведение.
— То есть?
— Никакая уважающая себя чистокровная арийка и убежденная национал-социалистка не стала бы разговаривать с эдакой грязной скотиной, какую представляем собою здесь мы.
Магда слегка улыбнулась и снова взялась за шприц, как бы вспомнив о своих обязанностях.
— Итак, вашу руку…
Сливинский пожал плечами:
— Если нет более интересной темы, то не будем терять времени на эту. Зовите подручных… Да постарайтесь выбрать помускулистее. Со мною будет немало хлопот…
Магда, держа в руке приготовленный шприц с просвечивающей сквозь стеклянный корпус мутноватой жидкостью, не без интереса слушала реплики этого необычного унтерменша, произносимые с красивой модуляцией голоса. Он не сказал ничего особенного, он употреблял простые и даже грубые слова — но они звучат без оттенка так трудно переносимого Магдой хамства, такого обычного в устах ее первой и пока последней любви. «Вот здесь чувствуется порода и воспитание» — мелькнуло в уме. Да, в сущности жалко, что этот спокойный, выдержанный, хорошо воспитанный, светский и, видимо, неглупый человек, кроме всего, сложенный, как Антиной, несмотря на худобу, и красивый, как Нарцисс, находится здесь, в таком незавидном положении. Очень, очень жаль… Все эти Квазимодо, в том числе и ее отец, помешались на каких-то унтерменшах и одно присутствие такого человека начинает быть приятно Магде.
