это? Я его тотчас прикажу доставить и наказать. Это же надо додуматься – низвергнуть царя! А вы тоже хороши, Лука Лукич. Правду говорят – в тихом омуте, черти водятся.
Кат. Бежать никуда не надо, и не надо никого вести, так как предводитель заговорщиков здесь.
Городничий. Где же он? Никого не вижу. Вы надо мной смеетесь? Нехорошо это.
Кат. Нет, Антон Антонович, это вы над нами смеетесь и разыгрываете сцены, с вас бы был хороший артист. Да в нашей конторе такие номера не проходят.
Городничий. Что за обидные намёки. Я не терплю, я буду жаловаться.
Кат. Я, кажется, говорил вам, что над нами только бог, а он известно у живых жалоб не принимает. И ваши все сцены наиграны, что бы запутать следствие и избежать наказания, поскольку предводитель заговора – это вы. Они подтвердят.
Лука Лукич и Аммос Федорович кивают головами.
Городничий. Я… Это бред. Абсурд. Я сплю и во сне мне сниться, большие тараканы, всё свиные рыла… Рыла. Рыла.
~ Занавес ~
Действие третье
Та же комната в доме городничего, и те же лица, только в современной одежде.
Городничий. Я пригласил вас, господа, с тем чтобы сообщить вам пренеприятное известие: к нам едет ревизор.
Аммос Федорович. Как ревизор?
Артемий Филиппович. Как ревизор?
Городничий. Ревизор из Петербурга, инкогнито. И еще с секретным предписаньем.
Тут в комнату врывается молодой человек, в шикарном костюме, злотая цепь на нём с крестом, на руках перстни. С ним Осип с оружием в руках.
Сёма. Ох, господа, какая встреча. Признаюсь, не ожидал такого внимания к моей скромной персоне. Тронут, тронут до слёз. Только не надо аплодисментов, оваций, кинокамер, юнитеров. Признаюсь, я этого не люблю. Мы больше любим в тени находиться без всякой этой светской мишуры и тусовок, а вот дела наши громкие. Обычно они накатаются в криминальной хронике. Но с вами, я полагаю, у нас все должно получиться полюбовно.
Городничий. Кто вы такие?
Сёма. Мы ваша крыша, дядя! Знаешь, как вот в песне поётся! «И так приятно возвращаться под крышу дома своего».
Городничий. Какая ещё крыша! Вы ошиблись адресом – вам надо на мусорники идти, где бомжи и бездомные обитают. Вот им-то ваша крыша и пригодиться.
Сёма. Дядя, только не надо грубить. Я этого очень не люблю. Я никогда не ошибаюсь. Тем людям, что на мусорнике моя крыша не нужна, а вот вам, дядя, людям состоятельным и состоявшимся, очень нужна. Как защита от налётов и наездов официальных и неофициальных лиц. Без нашей крыши тебе будет крышка, дядя, в этом мире. Осип, смотри, я начал рифмой говорить. Надо, видимо, мне уже сочинительством заняться.
Осип. Не стоит.
Сёма. Почему?
Осип. Потому что ап.., ап.., аппендицит получится.
Сёма. Какой ещё аппендицит? Его у меня ещё в детстве удалили.
Городничий. Молодой человек видно имел в виду апокалипсис, то есть крушение всего мироздания.
Осип. Смотри, какой умный, может мне прочистить ему мозги.
Сёма. Остынь, Малыш. Он ещё нам пригодиться. Так почему же этот самый ап.., ап…
Городничий. Апокалипсис.
Сёма. Вот, именно. Почему он случиться?
Осип. Потому, что все женщины сойдут с ума от твоих мемуаров, а мужчины кончат жизнь свою от ревности.
Сёма. Ловко ты придумал, но пока не будем делать ап…, ап…
Городничий. Апокалипсис.
Сёма. Вот, именно, мы по-хорошему разойдёмся, правда, дядя.
Городничий. А вот я сейчас позову пристава, и он с вами разберётся.
Осип. (Поставляет оружие в городничего). Только пикни и из своего «узи» я сделаю из тебя решето, будешь тогда светиться как на УЗИ. Сёма, а у меня тоже рифма получается.
Сёма. Какая же это рифма, Осип, это настоящая проза жизни: «Кошелёк или жизнь!» Жить-то хочется, дядя, и мне хочется икорку ложкой кушать, шампанским запивать, на заморском песочке валяться. Вы вот ловко устроились, прямо-таки завидую вам, свой-то народец по закону обдираете! Куда бедному крестьянину податься, пашет на вас, как проклятый, а вы жируете. Вот и я возле вас хочу… Ваше-то богатство незаконное. Как это, Малыш, называется?
Осип. Экспроприация экспроприаторов.
Сёма. Верно, это ты, Малыш, хорошо усвоил, а теперь скажи, сколько тебе надо денег для полного счастья.
Осип. Так, сейчас я мигом подсчитаю. Вычитаем… Умножаем пять на восемь, шесть на семь… Слаживаем и получается… Получается два миллиона, шестьсот двадцать восемь тысяч. Это я немножко округлил.
Сёма. Зачем это тебе так много?
Осип. Обижаешь, Сёма. Разве сотня в день это много?
Сёма. Не много.
Осип. Вот и считай. Я буду жить до ста лет, каждый день по сотке. Ресторан, выпивка, закуска, тёлка, причём учти, я беру по среднему тарифу, а не как валютчица. Вот и получается. Хотя тут надо было учесть, что вдруг заведу я семью, пойдут дети.
Сёма. Вот тебе, Малыш, дети не к чему.
Осип. Почему это?
Сёма. Зачем выродков, таких как ты пускать на свет.
Осип. (Выходит из себя). Это я выродок!.. Да, как ты смеешь, так меня называть! Я не потерплю и не посмотрю на то, что ты мне друг.
(Осип начинает палить из «узи», все падают на пол).
Сёма. Малыш, ну прекращай. Я пошутил.
Осип. В следующий раз так не шути, а то я и тебя… (Пускает ещё очередь).
Сёма. Не буду, Малыш, честное слово. Я не хотел.
Осип. Смотри мне.
Сёма. Поднимайтесь, господа, ничего не будет, не бойтесь. Просто, Малыш, молодой, горячий и бывает, что гонит пургу. С десяток трупиков просто так уложит, а затем сидит и плачет. Вот такими слезами плачет, клянусь мамой своей, жалко ему стаёт своих жертв. Я его успокаиваю, как могу, а он ни в какую не может успокоиться. Такая вот чувствительная у него душа. Тогда я ему говорю, что они же первые начинают, не слушают его вот и получается казус. Но вы ведь народ законопослушный, вы не будете упрямствовать и дадите немножко денег моему бедному Малышу.
(Малыш проходит по кругу и собирает деньги, останавливается возле Аммоса Федоровича).
Сёма. Что такое, Малыш?
Осип. Да вот говорит, что он взятки не берёт деньгами, а берёт борзыми щенками. Нам предлагает борзого щенка.
Сёма. Он что смеется над нами.
Осип. Я ему тоже самое говорю, а он не куёт, не мелит.
Сёма. Что ж на первый раз сними с него всё барахлишко и скажи, что бы впредь не шалил.
Осип. Хорошо. Выворачивай карманы, всё давай, и медальку давай, на аукцион отправим. Всё, Сёма, дань
