свои опекунские обязанности до твоего совершеннолетия.
Через некоторое время я узнала, что опекуном назначено троюродная сестра твоей мамы, моей дорогой Севастианы. Я решила проведать тебя и познакомиться с госпожой Шмерц. Но меня не пустили дальше прихожей. Твоя опекунша заявила, что ты – нервный, неуравновешенный и истеричный ребенок. Мой визит выбьет тебя из колеи, и ей потом будет очень трудно привести тебя в норму. А кроме того, её супруг, господин Шмерц, страдает мигренью. Посторонние люди в доме могут вызвать у него приступ головной боли.
Вернувшись домой, я задумалась. Поведение твоей опекунши насторожило меня. Я очень хорошо знала всю семью твоей покойной мамы. С твоей бабушкой мы были подругами с детства. И никогда я не слышала о родне по фамилии Шмерцы. Но, возможно, девичья фамилия госпожи Шмерц была мне знакома? И я наняла сыщика.
Через некоторое время он представил мне отчёт. Выяснилось, что госпожа Шмерц не состоит ни в каком родстве с твоей мамой, зато её муж является приятелем того служащего опекунского совета, который занимался поисками твоей родни. Господин Шмерц, будучи неудачным биржевым игроком, к тому времени имел огромные долги. Возможно, приятель посоветовал ему оформить опеку и путём разных махинаций извлекать из этого выгоду. Во всяком случае стало понятно, почему госпожа Шмерц так равнодушно относилась к своим обязанностям. Муж просто вынудил её принять опеку, а она, слепо преклоняясь перед ним, не смогла отказать, хоть и тяготилась обязанностями опекуна. А, кроме того, она, очевидно, боялась разоблачения.
Ведь для того, чтобы извлекать материальную выгоду из опекунства, приходилось пускаться на разные подлоги и мошенничества, а это уже подсудное дело. Вот поэтому ты и вызывал у госпожи Шмерц раздражение, в основе которого гнездился страх.
Потом я ещё несколько раз прибегала к услугам сыщика. Он выяснил, что время от времени твоя опекунша наведывалась и в ваш городской дом, и в замок. Что ей там могло понадобиться? Боюсь возводить напраслину на человека, но, возможно, ты не досчитаешься некоторых вещей, принадлежавших твоей семье.
(Замечу, Поль, что так и оказалось. Пломбы почти на всех дверях были сорваны. На стенах выделялись пустые места с торчащими гвоздями, недвусмысленно указывающие на то, что здесь когда-то висели картины. Старый Микельс по памяти составил опись всех ценных вещей, имевшихся в доме и в замке. Его сын по тетради отца провёл полную инвентаризацию и многого не досчитался).
Так вот, бабушка Генри продолжала:
– В одном из последних отчётов сыщик сообщил, что Шмерцы окончательно разорились, продали свою квартиру и сейчас снимают скромное жильё где-то на окраине. Кажется, у господина Шмерца случился апоплексический удар, и он совсем не выходит из дома.
Скоро тебе предстоит вступить в права наследства, дорогой Рольфи. Возможно, тебя огорчит и даже возмутит то, как уменьшилось твоё состояние за те годы, когда им распоряжалась госпожа Шмерц.
И у меня есть к тебе просьба, или совет, считай, как хочешь.
Не вступай ни в какие тяжбы со Шмерцами, не подавай на них в суд. Взять с них всё равно нечего. Но всякого рода разбирательства только ожесточат твою душу. Прими всё, как есть, а справедливый суд предоставь Богу. В своё время он рассудит всех по их делам. Не старайся изменить прошлое – это невозможно. Старайся созидать будущее. Получи хорошую, интересную профессию. Найди любимую девушку и создай с ней крепкую семью, твой оплот в этой жизни. Я верю, ты не погонишься ни за внешней красотой, ни за богатым приданым. Самое главное в твоей будущей избраннице – это её душа.
Помни, ты продолжатель древнего рода, и этот род не должен угаснуть.
К сожалению, сложилось так, что исполнение этого пожелания бабушки Генри произошло только через многие годы…
Но я забежал вперёд.
Как растению необходимо, чтобы на него падали солнечные лучи, так и душе ребёнка необходимы любовь и внимание окружающих. И с появлением в моей жизни бабушки Генри и Летиции я получил то, чего мне так не хватало. Знаешь, Поль, когда я читаю книги, в которых описана жизнь детей, брошенных на произвол судьбы, оказавшихся не только без родных, но и без крыши над головой, без куска хлеба, я спрашиваю себя: так ли плохо было мне, как им? Ведь я был сыт, одет, спал в своей постели, меня даже водили на прогулки. Но те дети (по крайней мере в книгах) на своём пути рано или поздно встречали людей, не важно: детей или взрослых, с которыми могли поговорить по душам, и которые иногда становились их друзьями. Конечно, случалось и так, что они попадали в дурные компании и шли по кривой дорожке. Я был от этого защищён. Но глубокое духовное одиночество – это тоже страшно. Два года у Шмерцев наложили на мой характер отпечаток, который не исчез, а только сгладился с годами. Я нелегко схожусь с людьми, меня тяготят шумные компании. Возможно, я сух в проявлении своих эмоций. Если ты когда-нибудь чувствовал это, прости меня.
– Что ты, папа, – поспешил возразить Поль, – я всегда считал, что мужчина должен быть сдержан в проявлении чувств. Я, наоборот, чересчур эмоционален, и постоянно стараюсь себя одергивать…
– У каждого человека свой характер. Что, конечно, не исключает того, что над своими недостатками надо работать.
Но я продолжу. Конечно, я не могу сейчас рассказать тебе о тех почти десяти годах, когда каждый свободный день я проводил под гостеприимным кровом бабушки Генри. Закончилось детство, прошло отрочество, наступила юность. Уже был недалёк тот день, когда я, наконец-то должен был получить самостоятельность. Я строил грандиозные планы: переехать в свой дом, купить автомобиль (тогда они всё чаще встречались на улицах, и я буквально бредил ими), съездить в замок, и, если возможно, найти Микельсов (я бы почти забыл про них, но бабушка Генри мне всё время о них напоминала). К тому же, я заканчивал обучение в лицее, и мне предстояло поступление в университете. Жизнь рисовалась мне исключительно в розовых тонах.
Огорчало меня только состояние здоровья госпожи Фрюлинг. Нет, она не болела, а как-то таяла. А, может быть, и болела, но не в её характере было огорчать окружающих своими жалобами. Часто бабушка Генри с улыбкой говорила извиняющимся тоном:
– Что-то я сегодня совсем разленилась, хочется полежать в постели.
Между тем, голова её была совершенно ясной, память не подводила, и на исхудавшем бледном лице светились совершенно молодые глаза. Мы много разговаривали, иногда я читал вслух (зрение её ослабело), а после мы беседовали о прочитанном. Всё так же интересовалась бабушка Генри моими делами в лицее.
Однажды она сообщила мне, что скоро приедет её сын с
