Оля дернула ствол, взводя курок, медленно, давая кладовщице прийти в себя, навела оружие.
— Вертухай уже остывает. Если вякнешь, положу и тебя. — Строго предупредила Оля. — Тебе еще внуков растить, не дури. Меня поймают — нет, вопрос третий. А тебя точно зароют. Стоит оно того?
Подействовал на видавшую виды сотрудницу ствол, или спокойный, увереный голос, но она не проронила ни звука. Молча протянула вперед руку, без сопротивления дала пристегнуть себя наручниками к батарее.
— Вещи мои где? — мимоходом поинтересовалась Оля, снимая с вешалки потрепаную телогрейку…
Но тут она увидела, что на столике, укрытом серой, застираной шторкой светится огонек включеного на запись видеомагнитофона, стоящего возле маленького телевизора. Щелкнула кнопкой, и с удивлением увидела на экране лежащего ничком вертухая.
— Ого? Да вы затейники. — Недобро усмехнулась Оля. — Старая ведь уже, не стыдно?
Старуха пошамкала тонкими губами, но промолчала.
— Ладно, Бог вам судья. — Оля вытащила из аппарата кассету, бросила ее в раскрытую сумку. — А запись эту я заберу. Нечего ей…
Дежурный дремал в глубине застекленного «аквариума». Ночь едва началась, до конца смены еще как о луны, можно было и расслабиться. Услышав неспешные, шаркающие шаги, капитан оторвал взгляд от экрана телевизора, повернул на звук голову.
«Кого еще нелегкая носит?…» — удивился офицер.
Дверь отворилась, и в тамбур выплыла дородная фигура бабы Любы. Служившая в управлении с незапамятных времен старуха была живой легендой.
— Здравствуй, сынок, — пробормотала старуха, поправляя дрожащей рукой сползающий на глаза платок.
— Привет, теть Люба. А я думал, ты спишь давно.
— Да спала уже. Дочка ключи в сумке забыла. Шляется по ночи, а мне одна морока. По ночи домой телепать. Вот ведь беда, — прошамкала бабка, подняла вверх тощую хозяйственную сумку и затрясла перед самым окошком. — Ты отвори, милок, я быстро. Добегу, Любке ключи отдам, и назад…
Капитан потянулся на хлипком кресле, нажал кнопку, открывающую замок.
— Счастливого дежурства, — донесся с улицы дребезжащий старческий тенорок.
«Что–то бабка, вроде, ростом ниже стала?» — лениво подумал страж порядка, устраиваясь в кресле поудобнее. — «Правду говорят. Годы к земле гнут. Стареет… А дочка у нее, и правда, шалава та еще…»
Старуха, шаркая по обледенелому асфальту стоптанными ботами, двинулась вдоль по слабо освещенной улице. Миновав пару кварталов, остановилась у обочины. Недолгое ожидание принесло плоды. Возле непрезентабельной фигурки тормознул частный бомбила.
— Куда тебе, мать, — склонился к окошку водитель жигулей.
— В Мотище, сынок, — проскрипела запоздалая пассажирка название коттеджного поселка. — У дочки в гостях засиделась.
— А чего заплатишь? — поинтересовался водитель.
— Мне дочка тысячу на дорогу дала. Она нынче в банке работает. При деньгах.
— Садись, мать. Но только из уважения к возрасту. — Приоткрыл дверцу обрадованый неплохим наваром водитель.
— Ох, мне впередке боязно. Страх, как гоняете. Я уж тут, в уголке, посижу… — неожиданно проворно протиснулась пассажирка на заднее сидение. Старенькая «восьмерка» крякнула разбитой коробкой и отвалила от обочины.
Водитель, не намеренный слушать бабкины рассуждения о ценах и падении нравов, включил шансон. Получасовая дорога, скрашенная смачными припевками Гриши Заречного, промелькнула незаметно.
— Здесь тормозни, — едва не прокололась с голосом Оля, заметив нужный поворот, закашлялась.
— Ты чего, старая? — пригасил водитель звук магнитолы. — Здесь же лес кругом.
— Да знаю, знаю, милок. — Пассажирка бросила на переднее сидение купюру, хлопнула дверцей. — Мне тут и надо.
Тайник отыскала не без труда. Ночью все в лесу лес выглядит совсем иначе, чем днем. Но когда приблизилась к проталине и услышала глухой Минькин рык, с радостью поняла: «Прочесать окрестности у противника ума не хватило».
Быстро выкопала заветный сверток и, позвав за собой радостно поскуливающего пса, отправилась обратно к дороге.
Поймать попутку на ночной дороге дело практически невозможное, но стопка купюр, зажатая в кулаке у одинокой старухи, сделала свое дело.
Водитель груженого щебнем Камаза лишь хмыкнул, когда сумасшедшая старуха, заплатившая за проезд кругленькую сумму, втащила в кабину еще и пса.
— За ваш каприз любые деньги… — Скаламбурил шофер, уважительно глянув на лобастую башку водолаза. — Ты только покрепче держи, мать, а то ежели чего, нас тут всех при сыпет.
Однако до города добрались без происшествий.
«Перехват, похоже, еще и не объявляли», — решила Ольга, засовывая изрядно похудевший бумажник в сумку.
Захлопнув тугую дверь машины и придерживая пса за ошейник, смешная старуха неторопливо двинулась прочь по окраинной улице, и совсем скоро ее нелепая фигура растворилась в предрассветных сумерках.
Пенсионер Патрикеев, хотя и демобилизовался со службы по возрасту, но в душе считал себя все тем же старшиной — сверхсрочником, а потому жил по установленному за многие годы распорядку дня части. Подъем в шесть пятнадцать, зарядка, приборка, ну, а дальше согласно суточному плану. Звонок старенького ВЭФовского телефона, отвлекший бывшего прапора от наведения порядка в маленькой кухне, воспринял с некоторым осуждением. Он дисциплинированно дождался третьего сигнала и четко представился: — Патрикеев у аппарата. Слушаю.
Звонили от Михаил Степановича. Старый знакомец, часто уезжающий в длительные командировки, в очередной раз попросил приютить собаку. За беспокойство старик платил вперед, да и пес у него серьезный, воспитанный. Почти строевой. Потому, выслушав невнятно бормочущий в трубке старушечий голос, прапор сухо отрезал: — Жду вас в девять ноль — ноль, возле жилого помещения.
Назначив время, он решил совместить прогулку, которую именовал строевыми занятиями, со встречей. Поэтому, когда в девять ноль пять возле калитки небольшого домика появилась неопрятная старуха, ведущая на поводке громадную собаку, отставник не удивился.
— Здравия желаю, — Патрикеев внимательно осмотрел вверенное ему животное. — Визуально пес здоров. Нос мокрый, холодный, уши теплые, — бесстрашно потрепал бесстрашный прапор лохматую голову здорового, словно годовалый теленок, пса. Впрочем, узнав старика, Минька терпеливо выдержал испытание и даже слегка вильнул хвостом, признавая некоторое право временного сожителя на бесцеремонность. Время кормления, по распорядку: в восемь тридцать, в тринадцать и восемнадцать часов. Рацион согласован. Прогулка дважды в день. Патрикеев глянул на укутанную в ветхий платок старуху: — Передай Михаилу Степановичу, все будет в полном порядке. Он развернулся и скомандовал: — Рядом. Пес помедлил, но подчинился.
