— Ты, вероятно, думаешь, что сможешь промолчать, — сказал он терпеливо, как будто говорил с упрямым ребенком. — Ты знаешь, на что мы способны. Ты знаешь, что мы сделали с другими упрямцами. Почему ты думаешь, что сможешь устоять?
— Вы уже убили троих. По меньшей мере. И хотите убить меня и выкачать мою кровь — независимо от того, скажу я или нет! — Голос изменил мне на мгновение. — Но если вы убьете меня, вы никогда не найдете манускрипт.
— Позволь я тебе кое-что объясню. Наши предшественники, мужественные монахи, которые боролись с претензиями и ложью христианской Церкви, сделали много важных открытий во время этой борьбы с властью католиков. Одно из открытий касается магии крови.
Он кивнул мужчинам, стоявшим вокруг. Один из них подошел и стал губкой обмывать мое тело, с головы до ног, водой с благовониями. Другой принес деревянный ящик, внутри которого был продолговатый сосуд. Большой. Литров на пять крови. Третий принес серебряный ларец. На красном бархате лежали маленькие ножи, скальпели и другие инструменты.
— Мы не хотим потерять ни единой капли крови, — сказал человек, который назвал себя Примипилом. — При помощи наших инструментов и приспособлений мы можем изъять из человека всю кровь за несколько минут. Но мы можем продлить эту процедуру на часы и даже дни.
Сосуд был старый. С непонятными символами и изображениями каких-то отвратительных существ.
Монахи стали надевать продолговатый сосуд на мое правое предплечье, перехватив руку тесьмой у самого локтя. Сопротивляться было бесполезно. Кисть и предплечье оказались внутри сосуда. Потом мою кисть перехватили еще двумя тесемками. Теперь через отверстие они могли вставить в сосуд нож и пустить мне кровь.
— Белтэ, мы можем сделать это быстро и практически безболезненно. Но можем продлить твое мучение на долгие-долгие часы. Я спрашиваю тебя в последний раз: где ты спрятал манускрипт?
3
Время как вино: больше всего его ценишь, когда его осталось совсем мало.
Что происходит, когда ты узнаешь, что скоро умрешь? Кто-то предпочитает, чтобы смерть наступила как можно скорее. Чтобы избежать страданий.
А я буду цепляться за жизнь, пока это возможно.
— Если я умру, — взмолился я, — манускрипт будет навсегда утерян.
— Ты заговоришь. Все говорят. Рано или поздно все говорят.
— Не я!
— Бьорн Белтэ, ты — всего лишь человек.
Он кивнул одному, тот вышел из круга. Когда его подручный подошел поближе, я увидел, что он молод — во всяком случае, ему меньше тридцати — и невероятно высок. Он схватил мою левую руку и что-то сунул в нее. Амулет. Бронзовый амулет с пентаграммой на одной стороне и трикветром на другой. Чисто рефлекторно я сжал его в руке.
Примипил повторил молитву на языке, которого я не знал:
— N’kgna th ki’g Melek Tans r’jyarh fer’gryp’h-nza ke’ru phragn’glu.
Он был похож на друида.
Монахи возобновили монотонное церковное пение:
О Salutaris Hostia quae caeli pandis ostium…
Некоторые пали на колени и начали молиться.
Из серебряного ларца Примипил достал скальпель с кривым лезвием.
— Белтэ… — Мое имя он произнес так, словно хотел удостовериться, что я готов к смерти.
— Нет! Не надо!
Он поднес скальпель к одному из отверстий в сосуде.
— Не надо! — закричал я. — Нет!
Я почувствовал, как острое лезвие коснулось кожи.
— Нет-нет-нет!
Он поднял голову и произнес как молитву:
— Ave Satanas!
РИМ
май 1970 года
Джованни вошел в комнату и включил вечерние новости по телевизору. Он сам не знал, сделал он это по привычке или чтобы заполнить пустоту в комнате. Лучана так и не выпила чай. По телевизору показывали репортаж о плавании Тура Хейердала[88] через Атлантический океан на «Ра-II». Джованни не понимал, что хотел доказать норвежец. Потом был рассказ о том, насколько беспомощно полицейские вели расследование взрывов бомб в Риме и Милане в прошлом году. Он выключил телевизор, когда разговор перешел на политику. Лучана сидела неподвижная и молчаливая. Джованни перешел в кабинет и стал перелистывать бумаги, не читая их. Когда он опять вернулся в комнату, Лучана курила сигарету.
— Ты куришь?
Она посмотрела на него и выпустила дым. Она бросила курить десять лет назад.
— Мне надо. Извини.
— В гостиной?
— Не надо, Джованни. Не надо. Извини.
— Откуда у тебя сигареты?
— Из киоска.
Она сделала глубокую затяжку и, закрыв глаза, задержала дым внутри. На диване лежала сумочка. Сигареты были куплены про запас? Она покуривает на работе?
— Хочешь выпить? — спросил он.
Лучана выпустила дым через нос.
— Вина? Или воды?
— Нет, спасибо.
Кончиком языка смочила губы и сделала новую затяжку.
Вдруг у Джованни перед глазами встала картина: Лучана в постели Энрико, голая, ошалевшая от любви. Улыбающаяся, не совсем проснувшаяся. В объятиях Энрико. С сигаретой в зубах.
Поэтому у нее и были сигареты в сумке. Конечно! Чтобы курить после секса.
— Почему ты на меня так смотришь? — спросила она.
— Фруктов хочешь?
— Спасибо. Нет.
В коридоре Белла потянулась и жалобно завыла.
— В чем дело, Джованни?
— Почему ты спрашиваешь?
— Почему ты не можешь сказать, в чем дело?
— В чем дело?
Зазвонил телефон. Лучана вздрогнула. Стала смотреть на Джованни, который взял трубку.
Энрико.
Джованни протянул ей трубку. Она смяла сигарету — резко, быстро — в пепельнице, принесенной из кухни, и сказала, что сейчас не время, заболела Сильвана, она не знает, придет ли завтра на работу. Они попрощались. Лучана положила трубку.
— Короткий разговор, — сказал Джованни.
— Чтобы не занимать линию.
— Понятно.
— Сам подумай, вдруг они позвонят.
* * *
Большая стрелка на дедовых часах продвинулась вперед. Лучана сидела с закрытыми глазами. Джованни подумал, не спит ли она. От него плохо пахло. Он знал это. Может быть, принять душ? Он остался сидеть, продолжая размышлять, не принять ли ему душ. А вдруг они позвонят, когда я буду в душе? Лучана ни за что не сможет поговорить с ними. Она сложила руки. Она молится? Джованни так и не определил ее отношения к Богу. Он откинулся назад на спинку дивана. Он слышал, как Лучана дышит через нос. Сам он никогда не мог набрать достаточно воздуха в легкие при дыхании через нос. Он подумал о Сильване. «Бедная моя маленькая девочка». И не заметил, как заснул.
