встать и попрощаться, но оставалось последнее, что мучило её и требовало разрешения. Это – оскорбление, то неосторожное слово, которое она бросила капитану по-французски, полагая, что он её не поймёт. Сказанное в порыве гнева, это слово жгло её гораздо больше, чем та обида, которую нанесли ей. Отец, воспитавший их, никогда не позволял оскорблять слуг и других людей, стоявших ниже по положению. Если кто-то из детей допускал высокомерие или грубость, то бывал наказан. Анна с младенчества усвоила, что и титул, и богатство, и положение – это то, что
прилагается к человеку, но не есть
сам человек. Оно могло меняться: приобретаться либо теряться, но сам человек оставался неизменен. Не менялись его совесть, доброта, честность, способность любить и прощать. Поэтому, оскорбив капитана, она чувствовала внутреннюю грязь, нечистоту, и это нужно было исправить немедленно.
Подняв голову, она взглянула открыто и прямо и очень искренне сказала:
– Простите меня.
– Что? – не понял капитан.
– Простите меня за оскорбление.
Он замер, по-видимому, смешавшись. Анна приготовилась, что он ответит ей в своей обычной насмешливой манере, и заранее согласилась принять всё, что бы он ни сказал. Но неожиданно капитан встал, подошёл к ней и мягким жестом взял её за руку:
– И вы меня простите.
Она растерялась. Капитан смотрел на неё очень ласково, ожидая ответа.
– Я на вас не сержусь, – наконец, проговорила она.
– Вы не считаете меня врагом?
Анна помедлила…
– И между врагами может быть мир.
– Тогда это называется перемирие, – он выпрямился.
Анна поразилась перемене, происшедшей с ним: в нём не осталось и следа от той ироничности, которая была ей так неприятна. Взгляд капитана стал мягким, глубоким. Он продолжал держать её руку, и она чувствовала тепло его ладони. Это на секунду, на одну лишь секунду приблизило её к этому человеку, и неожиданно для себя самой она заговорила горячо и порывисто:
– Мне больно то, что происходит со мною и другими пленниками. Но более всего мне больно и горько то, что происходит с вами!
Она говорила не думая, не выбирая слова, душа её будто раскрылась в этот момент и трепетала от страха за судьбу этого человека.
– Я наверняка знаю, что всё, что могла бы сказать, вам давно сказала ваша совесть. Но тогда ответьте: зачем? Почему?! Ведь я знаю: вас не интересуют деньги, я чувствую это! Вашу команду – может быть, но не вас. Вы совсем, совсем другой!
Она замолчала. Ей хотелось услышать хоть слово, какое-то объяснение, причину, но он не издал ни звука. Медленно вернулся за стол.
– Я отвечу вам, леди Анна, – сказал голосом, исполненным теплоты. – Но не сегодня, не сейчас. Довольно с вас историй.
Немного помедлив, она поднялась:
– Простите, я устала. Благодарю за ужин.
Капитан проводил её до двери. Лицо его сохраняло то выражение ласковости, которое так поразило Анну. Он хотел что-то сказать, но, видимо, передумав, лишь легко поклонился:
– Доброй ночи.
Вернувшись в каюту, Анна разделась и легла в постель, но события дня, пережитый страх, унижение пленницы – всё это опять и опять возвращалось к ней в ярких картинах и не давало уснуть. Тогда она встала и, набросив плащ, вышла на палубу. Несколько вахтенных матросов сидели вдалеке, негромко переговариваясь, и не обратили на неё внимания. Пленников, видимо, уже переправили на берег: корабль снялся с якоря и вышел в море.
Свежий ветер успокоил Анну. Она опёрлась о поручень и смотрела вниз, в быстро убегающую темноту волн. Внезапно ощутила запах сигары. Анна точно знала, кто это, и не обернулась: пусть сам решает, угодно ли ему продолжать беседу! Как видно, ему было неугодно, потому что запах отдалился. Она почувствовала лёгкое разочарование и оглянулась. Капитан стоял неподалёку, пристально глядя на неё:
– Вам мешает моя сигара?
– Нет, нисколько.
Он подошёл и бросил сигару в море. Анна плотнее запахнула плащ.
– Как вы узнали? – спросила она. – Как вы узнали, что все эти вещи принадлежат именно мне, ведь на корабле были и другие женщины?
– Нетрудно догадаться.
– Каким образом?
– У вас – лицо королевы.
Анна мгновенно залилась краской. Если он имел в виду гордость, а лучше сказать – гордыню, то это было худшим обвинением, которое можно услышать. Но, на всякий случай, осторожно спросила:
– Что вы подразумеваете под «лицом королевы»?
– Красоту, леди Анна. Вы – прекрасны!
Он сказал это совершенно бесстрастно, даже не глядя на неё. В этот момент пробила склянка.
– Простите меня, я должен вас оставить, – поклонился капитан едва заметно. – Мои обязанности.
Анна осталась одна, но душу наполнял какой-то восторг, неизъяснимая радость. Такой изысканный комплимент из уст… разбойника! Она постояла немного, а потом, скрывая улыбку, возвратилась к себе.
Утро следующего дня выдалось хмурым и ветреным. Выпив чаю в каюте, Анна вышла погулять, но палуба оказалась мокрой, волны захлёстывали корму, сильно штормило. Пришлось вернуться. «Хорошо бы попросить несколько книг из библиотеки капитана!» – подумалось ей. Она долго ждала, пока не услышала знакомый голос. Слегка приоткрыла дверь. Он был в плаще, мокрый с головы до ног, вода стекала по волосам и загорелому лицу. Видимо, он вернулся, чтобы переодеться.
– Простите меня, – пропищала Анна, – я не вовремя…
– Леди Анна, – остановил её капитан, – прошу вас не покидать каюту, это опасно. Если вы голодны, возьмите фрукты в моем шкафу.
– Нет, не голодна. Но мне нужны книги.
– Берите всё, что вам нравится.
Он пропустил её внутрь каюты и сбросил с себя влажный плащ. Она поспешно схватила несколько книг и хотела убежать, но он сказал:
– Вы не хотите поговорить?
– Поговорить? О чём?
– Вы задали мне вопрос.
Анна остановилась:
– Хорошо. Я вернусь. Переоденьтесь.
Капитан усадил Анну на диване и набросил на её ноги плед.
– В Англии в такую погоду разжигают камины, не правда ли? – улыбнулся он.
Взял сигару, но курить не стал, а просто держал в руке, задумавшись.
«Как странно, – вглядывалась в его лицо Анна, – как странно, что этот человек в первую минуту знакомства показался мне юным. Сейчас он таким не кажется: видно, что он многое пережил, о многом размышлял». Весь облик капитана выдавал характер сильный, решительный, бескомпромиссный. Ей всегда были по душе такие люди. Но ещё более странным казалось то, что в какой-то момент, и это произошло незаметно, Анна перестала чувствовать себя пленницей, напротив, в его присутствии она ощущала себя герцогиней.
«Сегодня в нём нет и тени иронии, – размышляла она, приготовившись слушать, – он прост, добр и очень учтив. Долго ли будет таким?» Анну ещё смущала неприятность вчерашнего знакомства, насмешливый
