— Локоть! Бегом сюда, айн, цвай, драй!
Зачем ему понадобился наш дядька? А, понятно: из землянки начальника штаба бежит поджарый офицер в яркой кубанке, подполковник Скворцов. Начальник оперативного отдела сам несет боевой приказ. Мы встаем и ждем. Скворцов подскакивает к нашей яме, на ходу открывает планшетку.
— Вот, — сует он Вальке два мелко исписанных листа бумаги. — В четыре адреса. И поскорее, братцы, времени в обрез.
Я прыгаю в яму, набрасываю на четыре колышка плащ-палатку. Никто не видит, никто не должен видеть, что мы там в этой яме делаем. Так, вроде неплохо. Правда, писать неудобно. Но для этого наверху сидит Валька. Он и пишет, и караулит: заменяет пропавшего куда-то Локтя. Я не вижу, что там поделывает Валька, но отлично знаю, могу рассказать о каждом его движении. Вот он взял лист фанеры, наложил на него бланки, переложил копиркой, прикнопил, взял в руки карандаш, послюнявил его… Валька все делает неторопливо, зато очень добротно. И я уже слышу его спокойное:
— Я жду, можешь начинать.
Начали, так начали. Я беру бумаги, исписанные каллиграфическим почерком полковника Новикова. Старый генштабист, пишет, как учитель чистописания. Мне бы так! Быстро вхожу в темп. Многозначные группы цифр так и сыплются наверх, туда, где восседает Валька. Как это писал Ильф в записных книжках: «Шулеру надо иметь крепкий большой палец правой руки и абсолютно здоровое сердце». Нам тоже необходимо и то и другое.
Кто-то останавливается около нас. Мне видны лишь ноги, вернее, нижняя часть ног. Узенькие хромовые сапожки, в голенище немецкий кинжал. Узнаю Власенко.
— Ну, как колдуется?
Валька отвечает скороговоркой:
— Проходи, мальчик, своей дорогой. Не мешай творчеству.
Власенко хороший парень. Только почему-то стесняется своих пяти курсов филологического факультета, щеголяет жаргоном, носит за голенищем этот нож, которым, правда, наловчился открывать консервы, пьет чистый спирт, при случае может «выразиться». А вместе с тем отличный переводчик, хороший разведчик и смелый парень.
Я задал дьявольский темп. В голове цифры, одни только цифры. Вкалываю, как автомат. Интересно, сколько групп сейчас даю? Скорость нужна — приказ срочный. Но вот и подпись: «Начальник штаба корпуса полковник Новиков».
Ура! Можно немного передохнуть. Но недолго. Валька бросает мне копию шифровки и мчится на рацию, а я снова вкалываю. Локоть уже занял свой боевой пост, можно работать. Каждое возможное искажение нужно подавить в зародыше. Вот я и сижу расшифровываю свой только что зашифрованный текст. Все-таки за столом работать лучше. Ноги затекли, и спина устала.
Так, все правильно. Сегодня ночью дадим фрицам по шапке. По лощине пойдет танковая бригада. Я видел танкистов оттуда. Недавно получили новые машины, ребята что надо. Им только прорваться через горловину, а там…
Я кончаю, укладываю документы, вылезаю из ямы. Искажений немного — всего лишь три группы. Надо передать на рацию. Сую записку Локтю и заваливаюсь на спину, подложив под голову сумку. Локоть недоволен. «Опять мальчики не поедят вовремя», — наверняка думает он. Его оторвали от кашеварения, заставили бежать на рацию. Нехорошо. Локоть бережет нас, читает порой нудные нотации, но вообще мужик отличный, мы его очень любим.
Он галопом сбегал на рацию и уже возится с обедом. Наконец-то дорвался. У него на большой вышитой салфетке (из дому, кубанская) бутылка с молоком, концентрат, сахар и масло. Сейчас он согреет молоко и будет поить Вальку. У Вальки сильнейший бронхит. Он кашляет ночами напролет, давно уже не высыпается. Он очень верный друг, толстый Валька, учитель математики из сибирской деревни.
За последние дни он осунулся, щеки ввалились. Локоть боится за Валькины легкие, готовит для него смесь молока с маслом и еще какие-то специи.
Обед уже готов, а Вальки еще нет. Что он там делает, на рации?
Видно, ждет подтверждения, что телеграмма получена. Потом последует просьба повторить какие-нибудь группы, искаженные при передаче. И уже тогда все. Мы свое дело сделали.
Сейчас два часа дня. А в два часа ночи начнется. Как там ребята — Пашка Кирсанов и толстый капитан Окунев? Завтра мы к ним сходим, фашистов вышибут из лощины, и мы сходим…
— Младший лейтенант!
Что это? За мной прибежал старшина Кривченко, ординарец полковника. Машет рукой — значит что-то спешное! Так и есть.
— Вас гвардии полковник кличут. Срочно!
Вскакиваю, расправляю гимнастерку, одергиваю ремень, надеваю пилотку и бегу. Толстая сумка бьет меня по спине, я придерживаю ее рукой, прижимаю к бедру. Нас легко узнать по этим тяжелым спецсумкам. Правда, солдаты на этом основании иногда принимают нас за медиков, но мы узнаем друг друга сразу.
Я добегаю до землянки, скатываюсь по ступенькам, открываю дверь.
— Товарищ гвардии полковник, младший лейтенант Лопухов по вашему приказанию прибыл!
Квартирку полковнику отделали шикарно. Два больших окна раздвижной стол, стеллажи с книгами. Этот порядок сохраняется незыблемо, куда бы мы ни попадали. Так что для нас комната начальника штаба всегда выглядит одинаково.
Новиков сидит за столом мрачный, черные лохматые брови сдвинуты, тяжелый бритый череп навис над картой. Он поднимает голову и выразительно смотрит на меня. В землянке много народу. Валька (вот куда он задевался!), начальник связи майор Сущевский, подполковник Скворцов и Власенко. Здесь же старшина Сычев — лучший власенковский разведчик. Все они тоже смотрят на меня, будто видят в первый раз.
Валька дергает головой, сдерживая кашель. Сейчас его прорвет, он закатится на полчаса. — 'Валька багровеет, сдавленно бухает два-три раза, но удерживается от сильного кашля.
Все молчат, я тоже молчу, совсем не понимая, что же происходит. Наконец молчание нарушает сам Новиков:
— Слушайте, товарищ младший лейтенант, мы хотим посоветоваться с вами по очень важному делу.
«Советоваться», «младший лейтенант»… В чем дело, зачем так торжественно? Я давно уже усвоил нехитрую армейскую истину. Если начальник, с которым у вас прекрасные отношения, вдруг тан официально обращается к вам — значит, или вами недовольны, или приходится давать тяжелое поручение.
Новиков продолжает:
— Плохо в дальней дивизии. Не могут расшифровать боевой приказ — оба шифровальщика вышли из строя.
— Убиты? — вскрикиваю я. Полковник качает головой.
— Окунев ранен, а лейтенант Кирсанов, к сожалению, убит. Вы ведь знали его давно?
— Нашего выпуска, — говорю я тихо. «Пятый, — добавляю про себя, — пятый наш погиб». Но теперь понятно, зачем меня позвали. Я поднимаю голову.
