— Ваша любовница может дать показания?
Гереро медленно покачал головой.
— Боюсь, что нет.
— Почему?
— Она замужем за довольно богатым человеком. Они давно бы разошлись, но он скуп, как Шейлок, а она жадна, как голодная акула. При разводе она получила бы изрядную толику. Но если бы ее супруг мог доказать, что она совершила прелюбодеяние — так это у вас называется? — он показал бы ей кукиш. А ей признать, что она провела несколько часов с глазу на глаз с мужчиной — все равно что расписаться в факте любовной связи. Поэтому-то она никогда не даст показаний.
— Вы в этом уверены?
— К сожалению, да.
— Даже если она будет знать, что вам угрожает смерть или полная переделка?
Гереро внимательно посмотрел на меня. Он все еще никак не мог привыкнуть к моим вопросам. В самом деле, о какой жалости может идти речь, когда рискуешь потерять на ней деньги? Интересно, а как поступил бы на ее месте сам Гереро? Так же, как она? Удивительно было, как реально, как четко он воспринимал идею денег, даже чужих, и как абстрактна была пока что для него идея смерти или переделки. Своей смерти или своей переделки. Пока…
— А нельзя ли все-таки уговорить вашу даму дать показания?
— По-моему, я вам уже сказал. Ее зовут, кстати, Урсула Файяр.
Гереро посмотрел на меня, чтобы убедиться, какой эффект произведет на меня это имя. Посмотрел, как мне показалось, даже с гордостью. Да, миссис Файяр было что терять. У ее супруга было больше миллионов, чем у меня рубашек.
— Неужели же все-таки она не согласится выступить на суде, зная, что от ее слов зависит жизнь человека?
— Нет, она не сентиментальна.
Да, разумеется, рисковать деньгами из-за жизни человека — это сентиментальность. Во всяком случае, когда речь идет о деньгах мистера Файяра.
— Ну а заставить ее выступить в суде мы не сможем?
— Что значит «заставить»? — насторожился Гереро. Слово «заставить» было ему понятнее, ближе.
— Есть у вас какие-нибудь доказательства вашей связи? Письма, записочки? Что-нибудь в этом роде?
Гереро задумчиво пососал верхнюю губу и с сожалением покачал головой. Чувствовалось, что он бы с удовольствием прижал бедную маленькую Урсулу Файяр к ногтю. И он не был сентиментален. Два голубка, не забывающие о выгоде. Две электронные машины, не забывающие в объятиях цену друг друга и всегда готовые продать. Лишь бы была подходящая цена.
В Гереро уже и следа не осталось от его недавней уверенности. Пожалуй, он был теперь растерян.
— Не-ет. Ничего. Совершенно ничего. Теперь, когда я думаю об этом, я вижу, как осторожна она была, дьяволица…
— А мог кто-нибудь из соседей видеть, как она приехала к вам? Или уехала?
— Нет, мой дом стоит совсем особняком и совершенно не виден соседям. Я даже их как следует и не знаю, признаться.
— А у вас там никого нет? Я имею в виду какого-нибудь садовника или кого-нибудь вроде этого?
— У меня есть садовник. Он же сторож, он же шофер. Но в этот день я его отпустил. Урсула всегда настаивала, чтобы никто ее не видел…
— Гм… удивительно она все-таки предусмотрительная особа…
— Да, пожалуй, — пожал плечами Гереро. — К сожалению, я это понимаю сейчас… Но кто бы мог предположить…
— Вам кто-нибудь звонил туда в тот вечер?
— Нет, никто. Я выключил телефон.
Да, у этой публики легко не заработаешь, вздохнул я. Уж если всевышний и послал мне клиента, так такого, как мистер Ланс Гереро.
— Почему вы молчите? — спросил меня Гереро, и в первый раз с начала разговора я уловил в его голосе нотки беспокойства. Настоящего беспокойства. Может быть, только сейчас, отвечая на мои вопросы, он понял, насколько он безоружен перед законом.
— Я думаю, стоит ли мне соглашаться, мистер Гереро, — медленно сказал я. На этот раз я не блефовал. Если машина выдала ордер на арест, значит, основание для ареста было. Да и полиция не стала бы терять время понапрасну, если бы не была уверена в фактах. Чего нельзя было сказать о будущей защите. Я поднял глаза и внимательно посмотрел на Гереро. Удивительный все-таки нюх у бизнесменов. Куда там какому-нибудь пойнтеру. Он мгновенно почувствовал, что я заколебался, и его манеры тут же изменились.
— Мистер Рондол, — всю самоуверенность с него как сдуло, и голос теперь звучал просительно, — мистер Рондол, как только меня арестовали и сюда примчался мой адвокат Нилан, мы сразу поняли, что он не сможет быть моим защитником. Он занимается делами фирмы. Уголовный процесс — это не его сфера. Мы перебрали десятки фамилий, прежде чем остановились на вас. Нам нужен был адвокат, который мог бы произвести свое расследование, а вы несколько лет были частным детективом… Я понимаю, что дело необычно, но клянусь вам, я никогда не видел этой Джин Уишняк. Это какая-то чудовищная ошибка. Нелепость. Нонсенс. И это вы должны доказать… Иначе я должен буду выбирать между смертью и переделкой. Не думайте о деньгах, назначьте самый высокий гонорар…
— Мистер Гереро, — холодно сказал я, — я не намерен запугивать вас, чтобы выжать лишнюю тысячу НД. Но дело, как вы сами понимаете, не из самых простых…
— Я выпишу вам сейчас чек на пять тысяч. После процесса мы удвоим эту сумму. Хорошо?
Бог свидетель, что мне не хотелось связываться с этим делом. Я бы предпочел сидеть в лодке с. Айвэном Берманом и смотреть на красно-белый поплавок, вежливо кланяющийся каждой волнишке, и ждать, пока он не вздрогнет и не начнет погружаться, теряя в прозрачной воде озера четкость очертаний.
Но у меня почти два месяца не было клиентов. Почти два месяца я сидел в конторе и ждал шагов. Или звонка. И теперь отказаться от пяти тысяч и клиента?
Как легко быть бедным, не приходится ломать себе голову над выбором.
— Хорошо, — сухо сказал я Гереро. — Я согласен взяться за ваше дело. Мои условия: с этой минуты вы будете говорить и делать то, что я сочту нужным. Не вы, а я. — Я поймал себя на мысли, что испытываю определенное удовольствие, мстя Гереро за его самоуверенность. — Вы согласны?
— Да, — вздохнул мой подзащитный. Теперь уже он был побежден и смотрел на меня с надеждой.
— Все, о чем мы говорим с вами, является по закону доверительным, поэтому вы можете быть со мной совершенно откровенны. Никто не имеет права потребовать от меня передачи доверительного сообщения клиента. Поэтому, повторяю, не колебайтесь ни мгновения. Я сейчас для вас больше, чем исповедник. Тот должен примирить вас с богом, я же с законом, Вы понимаете меня?
— Да, вполне.
— Прекрасно. Ведь мы сумеем строить защиту только при условии вашей полной откровенности.
