Зрители ликовали. Они уже не сидели, а стоя приплясывали на броне танков, подбадривая торреро криками.
Бык опять ринулся на Висеите.
И тогда сквозь крики зрителей Педро услышал гул моторов. Он обернулся. От дороги, со стороны позиций франкистов, шли три самолета. Они были видны, как три черточки на фоне очень ясного, безоблачного неба.
— Самолеты! — крикнул Педро, вскочив. Но его не слышали, на него не обратили внимание.
Педро затряс за плечо Хезуса Педрогесо.
— Самолеты!
Тот, наконец, обернулся и тоже крикнул:
— Самолеты!
Зрители не понимали, что произошло и кто посмел оторвать их от корриды, вступившей в самую интересную фазу. Несколько мгновений они удивленно озирались, потом бросились под танки.
Рев моторов нарастал неотвратимо.
Посредине арены стоял Висенте и перед ним бык. Педро и Хезус еще оставались на танке, когда самолеты на бреющем пронеслись над ними. Педро увидел, как фонтанчики земли брызнули недалеко, от круга, зацокало жестко по броне, снова запрыгали фонтанчики, теперь уже в центре круга. Полоса их двигалась прямо к быку, пробегавшему как раз под мулетой, пересекла его и торреро.
И сразу отодвинулся, почти оборвался рев моторов: самолеты опять были вдалеке, они разворачивались, чтобы вернуться.
Педро схватил брошенный кем-то из пехотинцев ручной пулемет. Он вскинул его на крыло танка для упора. Увидев самолет, взял упреждение на два корпуса и нажал спусковой крючок.
Рядом с ним бил по самолету из винтовки Антонио. И еще кто-то стрелял.
И когда самолет пронесся над ними, стали видны первые космы черного дыма, вырвавшиеся из мотора.
Два других истребителя успели отвернуть, ушли в разные стороны.
Подбитый самолет, надсадно воя, пролетел метров триста, врезался в землю. Удар был глухой.
Пехотинцы и танкисты бросились к Педро, обнимали, хлопали по плечам и спине.
— Не я сбил самолет, — повторял Педро.
— А кто? — спросил Хезус.
— Не знаю.
— Значит, ты.
— Совсем не значит. Стреляли все…
Перебивая смех, негромко от одного к другому перебросилось:
— Висенте убит…
Толпа около Педро распалась. В кругу, огороженном танками, он увидел тушу быка, придавившую Висенте, лужу крови и солнечный блик на ней. Потом разглядел на красной косынке, плотно облегавшей голову торреро, темное пятно у виска.
— Господи… — послышался детский голос.
И только тогда у гусеницы танка Педрогесо все увидели двух мальчишек лет по восьми, коротко стриженных. Один был в обтрепанных брюках, другой — в коротких штанишках. Темные глаза ребят казались огромными на худых лицах. Тот, который был в коротких штанах, крестился.
— Откуда вы? — спросил их Хезус.
Они ответили, что из деревни, пришли вместе с Висенте, хотели посмотреть корриду.
— Ваше счастье, ребята, что все обошлось. Вам нельзя сюда, — сказал Педро.
— Будто не видели, гады, что мы не воюем! — сквозь зубы проговорил Хезус.
— Наоборот. Видели… Мы предоставили им удобный случай.
Педро подошел к ребятам. Мальчики выжидательно смотрели на него снизу вверх.
— Русо? — спросил тот, что был в брюках.
— Русо.
— Мы видели, как вы сбили самолет.
— Его сбил не я.
Мальчишка потупил взгляд, словно хотел сказать, что знает, почему русский отказывается от заслуженной славы.
— Русо, разрешите нам посмотреть танк внутри?
Педро взял мальчика под мышки и, подняв, поставил на броню, а потом помог второму. Ребята степенно, словно они каждый день осматривали такие машины, спустились в люк.
Познакомились в танке. Того, который в брюках, звали Пепе, а второго, молчаливого, — Мигель.
Пепе быстро освоился и спрашивал, спрашивал обо всем… А Мигель только слушал. Потом неожиданно попросил:
— Подарите нам что-нибудь.
Педро растерянно огляделся. У него ничего не было. На стреляные гильзы ребята не смотрели, у них этого добра было достаточно. Наконец он вспомнил, что в кармане у него есть две пуговицы от советской военной формы, пуговицы со звездочками. Он достал их.
Ребята, очень довольные, без конца рассматривали и сравнивали обе пуговицы, хотя те были совсем одинаковые.
В танк спустился Антонио, сказал, что бойцы решили похоронить Висенте с большими почестями на сельском кладбище и сейчас все пойдут в деревню.
Мальчишки похвастались подарками. — Только вы никому не говорите, кто вам их подарил, — предупредил Антонио.
Потом Педро и Антонио стояли на броне у башни, смотрели ребятам вслед.
Солнце висело низко над далекими горами, похожими отсюда на гряду облаков, и слепило глаза. Комиссар из-под ладони вгляделся во что-то на дороге вдали, тронул Педро за плечо.
— Вон автобусы на дороге, видишь? Наши соседи слева. Развлекаться уехали. Воскресенье завтра!..
Их соседями слева был батальон анархистов, тот самый, что, прикрывая фланг, удерживал деревню.
Приложив руку к глазам, Педро тоже посмотрел на желтую среди зелени полей дорогу и сквозь золотистую дымку, пронизанную низким солнцем, увидел: шесть автобусов, отчаянно пыля, двигались в сторону Тардьенте.
— Весело, — сказал он по-русски.
— Что? — переспросил Антонио.
— Очень грустно, — сказал по-испански Педро.
Антонио спрыгнул наземь.
Заработал мотор одного танка, потом другого: водители разбирали «трибуны», отводя машины под прикрытие оливковой рощи.
«Ночью надо сменить позицию, — про себя решил Педро. — А то с утра их тяжелые орудия, не глядя ни на какие там воскресенья, раздолбают нас в пух и прах».
Вскоре моторы стихли. Тогда стал слышен звон колокола деревенской церкви. Он был приглушен, но чист и печален своей монотонной размеренностью.
В детстве Педро куда чаще слышал перезвон корабельных склянок, но странно — сейчас медлительные звуки колокола напомнили ему именно детство. И так живо, остро напомнили, что почти осязаемый встал перед ним белый город над глубокими бухтами, домики на Корабельной стороне, темное, четкое на закатном свете полукружие Константиновского равелина, а за ним — море, теплые краски его, а еще дальше дымка, смазывающая эти краски…
Влажный легкий ветер с моря крепко пах водорослями и был свеж удивительно.
Город в эти часы отдыхал от зноя.
Петро сам удивился, как отчетливо это воспоминание, и пожалел — в который раз, — что отца своего так хорошо не помнит. Лишь иногда смутно виделось: кто-то огромный, с лихо закрученными усами входит во двор домика, и движения его — медлительные и точные движения старого водолаза — придают ему еще большую громоздкость.
