И еще Петро помнил, как однажды вечером, уложив на земляном полу хаты четырнадцать сыновей, отец ласково глядел на них.
А вернее всего, не помнил он этого, просто представлял себе не раз по рассказам матери, уже после того, как пришло известие о гибели матроса с «Трех святителей». Этот матрос, его отец, после того как опустил на дно Новороссийской бухты свой корабль, сложил голову при героическом переходе железного потока. И Петро не знал, как он погиб. То ли сразила отца казацкая пуля, то ли он был порубан шашками или, привыкший к морю, задохся от безводья в пыли степей.
Звон тек и тек, замирая и возрождаясь.
— Не грусти, Педро, — сказал Антонио. Они теперь шли рядом, замыкая длинную похоронную процессию.
Уже спустились с холма и двигались по долине перед подъемом к деревне. Бойцы шли вразброд, только условно соблюдая шеренги. От толпы тянулась длинная тень, длинная и густая.
— Не грусти, — повторил Антонио.
— Я не грущу. Я думаю, что ночью танки надо обязательно отвести из рощи. Только вот куда? Хорошего прикрытия нет. Можно, правда, поставить в ямы у подножья холма, будут как доты.
— Согласен, контехеро. Только ты все-таки грустил. И я тоже. И еще я знаю, о чем ты думаешь.
— Да?
— Ты думаешь? — странная война. И что за люди испанские коммунисты, так? Наша партия, Педро, не ставила перед собой задачи взять власть в свои руки. Да и не могла…
— Помню, на Украине… Правда, я мальчишкой был и ничего не понимал… Нет, кое-что понимал, конечно. Село, где мы тогда жили, находилось на перекрестке шляхов, самых бойких на Украине. Это неподалеку от Запорожья, называется Большой Токмак. В гражданскую войну оно несколько раз переходило из рук в руки. И немцы там были, и махновцы, и петлюровцы. Кого только не довелось повидать! Всякая сволочь изгалялась над нами. А победили мы!
— Ты отличный товарищ, Педро! Как называется это село?
— Большой Токмак.
— Да… Но ты отлично знаешь, что у нас в Испании не было двадцать пятого октября.
Педро это знал. В Испании не было 25 октября, не было взятия Зимнего, буржуазная революция не переросла в революцию социалистическую.
Оба шли молча, задумавшись. Педро заметил вдруг, что колокол уже не звонит.
Похоронная процессия вошла на сельское кладбище, обнесенное высокой, в рост человека, стеной из белого камня. Стена была очень толстая. В ней рядами располагались ячейки, куда вдвигали гробы. Ячейки прикрывались дверцами и запирались на ключ.
Остановившись у одной из таких ячеек, солдаты поставили гроб с телом Висенте на землю. К нему подошел Хезус. Он был выше всех на голову, и бойцы хорошо видели его сухое, со впалыми щеками лицо, видели, как сошлись и все не могли разойтись его брови у переносья, как жестко блестели глаза и двигался рот комбата. Он говорил о Висенте, рабочем завода «Испано-Сюиза» в Барселоне, о Висенте, верном сыне республики, о храбром танкисте Висенте. И закончил словами:
— Смерть обреченным! Смерть фашистам! Да здравствует республика!
И Педро видел, как дружно вскинулись к вискам кулаки.
Потом бойцы вдвинули гроб в ячейку в стене, служитель запер дверцу на ключ, висящий на черной траурной ленте, и передал его Хезусу.
Прогремел прощальный салют.
Когда вышли с кладбища, солнце уже скатывалось за отроги Пиренеев. Белые дома, расположенные на южном склоне, находились в тени, и стены их казались синими. Закат, мягкий, неяркий, предвещал хороший день.
Педро несколько раз оглянулся. Кладбище находилось на восточной окраине села, оттуда вернее всего было бы отразить возможную атаку фашистов со стороны дороги.
— Надо послать на кладбище взвод пехоты и пару танков, — сказал он.
— Зачем такой почетный караул? — удивился Хезус.
— Не караул. Мы обезопасим свой фланг. Кладбище — отличный опорный пункт. Здесь взвод, подкрепленный танками, сможет сдержать натиск хоть батальона.
— Маньяна пор ля маньяна, — ответил Хезус.
— Завтра утром… — усмехнулся Педро. — Завтра утром может быть поздно.
— Но сейчас ночь!
— Вот и хорошо, что ночь.
— Ах, контехеро! Ты когда-нибудь думаешь о чем-нибудь, кроме войны? Подожди хоть два часа. Дай людям отдохнуть. Сегодня они имеют на это право. И ты на два часа забудь о войне. Пойдем в деревню, сейчас же.
Южные сумерки быстро сгустились в ночь. Подходили к деревне они уже в темноте.
С полей тянуло влажной прохладой, но между домами, когда они вошли в село, еще держалась дневная духота. Пахло пылью и козьим пометом. А на освещенной сельской площади звучала музыка, слышался веселый говор.
— Не откажешься посмотреть, как танцуют хоту? Так, как здесь, в Арагоне, ее нигде не танцуют.
— Надо найти командира пехотного батальона.
— Ты, русо, упрямее любого каталонца!
На площади горел костер. Люди, стоя поодаль, образовали широкий круг, который не замыкался только у входа в кабачок. На приступочках его террасы сидели три брата-танкиста: Пабло, Фернандо и Маноло. Они были очень похожи друг на друга, и различить их проще всего было по росту. Самый высокий — Маноло. Он пел и играл, и двое его братьев тоже играли на гитарах.
Маноло пел, закрыв глаза и подняв голову. У него был высокий и чистый голос. Гитары, точно прослеживая путь этого голоса, то следовали за ним в дремотном полусне, то резкими, тревожными аккордами предупреждали, то мягко и радостно подбадривали певца.
— Что он поет? — тихо спросил Педро.
— Фламенко, — так же тихо ответил Хезус, — народная песня.
«Странно, — подумал Педро, — народная песня… о танках? Когда ее успели сочинить?»
— Маноло сочиняет по ходу песни, — сказал комбат. — Как это называется…
— Импровизирует?
— Так.
Неожиданно, без всякого видимого для Педро перехода, песня оборвалась.
— О-ле! — воскликнул Фернандо.
Средний брат, пожалуй, самый красивый, стройный юноша, сухо пощелкивая пальцами, как кастаньетами, быстро вышел в освещенный костром круг и резко остановился — так, что легкое облачко пыли окутало его ноги. Затем, часто перебирая ногами, поплыл вдоль зрителей, восторженно отбивающих такт в ладони. В трепещущем свете огня поблескивала его кожаная куртка. Снова пробежка. Теперь фигура танцора четким силуэтом рисовалась на фоне пламени.
— Пойдем, — сказал Хезус.
— Минуточку, — попросил Педро, но, заметив, как дрогнули в улыбке уголки губ Хезуса, поинтересовался: — Куда?
— Здесь Руне, командир пехотного батальона.
— Ну и что? — косясь на танцующего Фернандо, спросил Педро.
— Скажем ему, что надо выделить взвод, — уже откровенно улыбаясь, сказал Хезус.
