— Это частная жительница, попала под машину, перелом костей ноги и руки. Лежит в гипсе.
— Где у вас еще комнаты? Показывайте.
Профессор показал немцам ванную и повел в кладовую. Когда был осмотрен каждый уголок дома и двора, немцы собрались уходить. Профессор в душе восторгался удачей Но офицер вдруг резко повернулся и объявил:
— Я хочу осмотреть больную. Дайте лампу в кабинет. — Профессор как будто не слышал этих слов. — Дайте же лампу, я говорю.
Все снова вошли в кабинет. Офицер сдернул с Тани колпак и отшатнулся в изумлении Потер свой здоровый глаз и вновь уставился на девушку. Наконец его лицо перекосилось в улыбке.
— А-а, прекрасная Берта Шлемер! Какая удача! Она еще жива? Какая удача! Взять! — скомандовал он солдатам.
— Не троньте, не позволю! Ее нельзя трогать, — запротестовал профессор, дрожа всем телом. — Мое дело лечить. Я всех лечу. — Дрожащей рукой он совал офицеру справку
Офицер схватил бумажку, разорвал ее, бросил клочки на пол и повторил:
— Взять!
Профессор загородил собою Таню:
— Не позволю! Не имеете права! Это кощунство…
Офицер молча подошел к профессору, выхватил пистолет и в упор выстрелил. Иосиф Генрихович рухнул на пол.
Таню унесли.
— Тани нет. Ой, что же они сделают с ней. — Ксения зарыдала, прислонившись к стене.
— Ну, перестань, милая. Нам некогда плакать, — успокаивал ее Владимир.
— Как же они не забрали Юлию Владиславну? — выговорила Ксения.
— Наверное, капитан Шмолл забыл все на свете, когда увидел Берту, — ответил Владимир. — Но они все равно не оставят в покое жену и близких профессора. Надо забрать их в лес и сделать это немедля.
— Милая Юлия Владиславна, — Ксения села на пол рядом с женой профессора, обняла ее за плечи, но не знала, что сказать. Да и что скажешь сейчас этой женщине, сраженной горем!
Жена профессора подняла голову и посмотрела на них сухими покрасневшими глазами.
— Милая, хорошая Юлия Владислава. Мы заберем сейчас Иосифа Генриховича, и вы поедете с нами.
— Хорошо, — выдохнула бедная женщина и опять склонилась над мужем и зарыдала.
Козловцев выбежал во двор, позвал партизан и приказал им взять имущество профессора. В ванной он нашел заплаканную, дрожащую всем телом прислугу. И ее заставил собирать вещи.
— Придется машину подогнать сюда. Все погрузим здесь, — сказал Козловцев. — Мы быстро соберем все, а ты, Ксения, иди домой, по пути скажи шоферу, чтобы подъезжал сюда. Надо спешить, а то ночи стали короткие. До рассвета недалеко.
— Хорошо, так и сделаем, — ответила Ксения. Она вышла из дома, закутала голову, застегнула пальто. Владимир выбежал проводить ее. Она обняла его за шею и крепко поцеловала.
— Будь осторожен, милый, — прошептала она.
— Будь и ты осторожна, — ответил Владимир. — Когда мы еще встретимся?
— Вот скоро кончится война, и мы тогда уж никогда не будем расставаться, — сказала Ксения. Она еще раз поцеловала Владимира к быстро ушла.
Козловцев возвратился в дом. Вещи почти все уже были связаны в узлы. Юлия Владиславна сидела, склонившись над мужем.
Владимир и прислуга подняли женщину и стали одевать.
Вскоре подошла машина Ее загнали во двор. Положили в кузов тело профессора, быстро погрузили вещи, усадили Юлию Владиславну и прислугу. Разместились и партизаны.
Машина благополучно выехала из города. Мороз сковал полевую дорогу, и сейчас партизаны неслись с полной скоростью. В небольшом лесочке они догнали деда Морозенко и сопровождавших его двух партизан, быстро посадили их в кузов и направились в лес.
В одноэтажном кирпичном доме, рядом с комендатурой, помещался немецкий госпиталь, где была палата для солдат и палата для гражданских немцев, наводнивших город в первые дни оккупации. Таню привезли в этот госпиталь, освободили для нее две смежные комнаты, соединенные дверью. В одной комнате положили ее, в другой неотлучно находилось двое часовых. Ночью в комнату, где помещалась охрана, поставили полевой телефон.
Всю ночь Таня не спала. “Что они сделали с профессором? Жив ли он? Неужели убили такого замечательного человека?” — думала она.
Потом мысли ее стали перекидываться с одного на другое. Она старалась не думать о своем собственном беспомощном положении. Ей вспомнилась Зоя Космодемьянская. Таня была в Москве, когда стало известно о великом героическом подвиге пламенной юной патриотки. Тогда Таня завидовала Зое, ее мужеству, смелости, отваге. “Вот так надо любить свою Родину, если ты хочешь ей счастья, — говорила Таня своим подругам. — Вот так надо бороться за свою Родину. Зоя будет всегда примером в моей жизни”.
“Нет, что бы ни случилось со мною, я не сдамся, — думала Таня сейчас. — Выдержу все, какие бы пытки не ожидали меня, я не паду духом. Милая Родина! Я отдам за тебя всю свою кровь, капля за каплей!”
Целый день Таня пролежала с закрытыми глазами, как бы без сознания. Она не теряла надежды, что к ней придут на помощь — нужно выиграть время. Раза три за день появлялся врач-немец. Он осматривал и выслушивал ее, выходил в соседнюю комнату, с кем-то говорил по телефону. Каждый раз, как ни напрягала слух, Таня не могла понять ни одного слова из разговора — мешала закрытая дверь. А вечером пришли двое. Они раскрыли ей рот и стали вливать какую-то жидкость. Она проглотила этой жидкости стакан, а может быть, и больше. После этого Тане сделалось немного лучше, она заснула.
Ночью она услышала сквозь сон, как ее трясут за плечо, открыла глаза и в освещенной электричеством палате увидела майора Вейстера. Таня застонала и вновь закрыла глаза, но майор не уходил. Он стоял около кровати и вглядывался в ее лицо.
— Я знаю, что вы не спите, — сказал он тихо. — Не бойтесь меня, выслушайте. Теперь я уже наверняка знаю, что вы советская разведчица. Я предполагал это и раньше. Был у меня случай наглядно убедиться в этом. Тогда мне срочно нужен был генерал. Я поехал к нему на квартиру. Там были вы. Я услышал телефонный звонок в столовой. Мне показалось, что если бы генерал был в столовой, то он взял бы трубку. А коль он не берет трубку, естественно предположить, что он в другой комнате. Следовательно, трубку должен взять его адъютант. И я открыл дверь столовой, чтобы войти, но, увидев вас, тут же закрыл дверь… Должен вам сказать, что вы хорошо выполняли свою роль. Но не за тем пришел я к вам, чтобы сказать это. Слушайте. Мне поручено сегодня ночью предварительно допросить вас, но я не собираюсь этого делать. Я хочу высказать вам то, что у меня на душе. — Майор помолчал, собираясь с мыслями. Он сел на кровать, взял Таню за руку. Потом продолжал: — Вы хотите знать, кто я? Я — коммунист. Я — немец. Я предан Германии и ее народу. Я тяжело переживаю трагедию немецкого народа, в которую вовлек его фашизм. Но я — интернационалист. Вы простите меня, фрейлен, что говорю так бессвязно. Тут не место, да и не время для пышных речей, но мне хочется, чтобы вы поняли меня. — Майор опять замолчал, как бы собираясь с мыслями. — Мне часто вспоминается ваш великий писатель Лев Толстой, который в одном из своих произведений говорил: как ни стараются люди, собравшись тысячами на маленьком кусочке земли, топтать эту землю, забивать ее мостовыми, устилать тротуарами, уничтожать на ней все живое, но земля, обогреваемая весенним солнцем, с энергией неиссякаемой пробивает камни мостовой зеленой травой… Вот так и наша германская коммунистическая партия. Как ни стараются гитлеровцы топтать ее, загонять в казематы, истязать ее лучших людей, но она, обогреваемая идеями коммунизма, впитывая в себя опыт партии большевиков, с энергией несокрушимой дает новые побеги. Немецкие коммунисты в последние годы работали в тяжелых условиях, но не сложили своего оружия. С каждым днем крепнут их ряды, с каждым днем все больше становится людей, сочувствующих социализму. Не удивляйтесь, что я говорю вам это при часовых, которые сидят в соседней комнате. Это мои люди. Я сказал все это для того, чтобы вы знали, кто я, чтобы вы убедились, что у вас, я имею в виду вашу страну, больше друзей, нежели врагов. Теперь слушайте дальше. По мере своих сил я помогал вам. И вас лично я постараюсь вырвать из рук капитана Шмолла. Вами весьма заинтересовалась ставка. Генерал и комендант получили строжайшее приказание доставить вас в ставку живой. Они, конечно, будут лечить вас, чтобы потом… повесить. Завтра в двенадцать часов дня за вами приедут из ставки. Вот все, что я хотел сказать вам. Прощайте, желаю вам успеха, здоровья и счастья.
