— От Петьки и слышу.
Машина запетляла по людным улицам. Город жил своей полнокровной, праздничной жизнью. Кто тащил по тротуару елку, кто спешил в ближайший магазин за бутылкой шампанского, а кто и просто прогуливался от нечего делать. Чаще всего это были закоренелые холостяки.
— Надо же, — заскулил рядом Дубняш. — Такой праздник! Радоваться бы надо. Чарочку из рук до утра не выпускать. А они, будто, подождать не могут. Все со своими жалобами на нас напирают. Да ты-то знаешь, куда едем? Бабуля из поселка позвонила. Курей у нее умыкнули.
— Надо было стеречь их, — ухмыльнулся водитель.
Свернули с проспекта и закружили в частном секторе. Остановились у низкого дома с почти сползшей на крыльцо крышей. У штакетника уже стояла бабуля в сером пуховом платке и черной замызганной шубе с поднятым воротником.
— Сюды, сынки, сюды! — замахала руками.
— Что там у тебя, мать? — Дубняш вылез на снег и огляделся по сторонам.
— А покрали моих хохлатушек и петушка. Вон оттуда, — старушенция показала на сарай в глубине огорода.
— Всем кушать хотца, — бросил опер, идя за бабкой.
— Да ты что?! Своими корми! — с истошным криком наседала старуха. — У меня они знаешь, какие яйценосные!
Прошли к дощатому курятнику.
— Значит, обошлось без взлома, — Дубняш осмотрел свисшую скобу.
— Да. Я на колышек закрываю.
— А когда же обнаружилась пропажа? — опер заглянул внутрь.
— Пошла с утра кормить и вот. Ах вы, рябенькие мои. Да на кого же вы меня покинули, — запричитала, как на могиле.
Опер поглядел на следы и спросил:
— Сколько живности-то было?
— Шесть хохлаток и петушок.
— Великолепная семерка! — осклабился Дубняш.
Подобрал полы пальто и ступил с протопки на снег.
— Ты куда, сынок? — спросила хозяйка.
— Не мешай следствию, бабуля.
Дубняш стал медленно обходить надворные постройки, все время к чему-то принюхиваясь.
— Чтой-то он ищет? — беспокойно спросила старуха у Комлева. — Там курей моих нет. Я же их сама не спрятала.
— Бабулек! — раздался ехидный и одновременно торжествующий голос Дубняша. — Подь сюда!
Хозяйка прытко подскочила к нему.
— Что у тебя за ароматы? — поиграл ноздрями. — Самогончиком балуешься?
— Типун тебе на язык! Какой самогон! Совести у тебя нету!
— Зато нюх у меня есть! Где аппарат прячешь?
— Какой там аппарат! Вы курей ищите моих!
— Куры курами, а аппарат аппаратом! И ты тут туманы нам не наводи. Гражданин следователь, — показал на Комлева. — Он живо найдет!
— Да отвяжись, сатана! Ничего не знаю!
Следующий вызов был из школы, где в самый разгар праздника в гардеробе пропали сапоги. Когда Дубняш с Комлевым вошли в пустой вестибюль, они услышали доносящиеся откуда-то сверху звуки веселой музыки, шумные вскрики и аплодисменты.
— Вы гости? — к Комлеву подошла девочка с торчащими врозь косичками и с красной повязкой на руке. — Я сейчас за Альбиной Сановной сбегаю, — сказала школьница и тут же умчалась.
Афанасий обратил внимание на то, как Дубняш прошел задумчиво вдоль гардероба, побарабанил пальцами по узенькой стойке и спросил:
— Есть кто?
— Да, есть, — из-за колонны поднялся рослый подросток.
— При тебе пропажа случилась? — поинтересовался опер.
— Это вы про сапоги? Так у нас же самообслуживание. Без номерков, — стал объяснять паренек. — Кто куда положил, там и взял…
— А ты тогда что здесь делаешь?
— За порядком слежу. Чтоб не толкались.
— Вы из милиции? — к Афанасию подошла женщина довольно приятной внешности. — Я директор Синева Альбина Александровна.
— Следователь Комлев. А это мой коллега из уголовного розыска.
— Может, лучше пройти ко мне в кабинет. Кстати, там и сама потерпевшая, — предложила Синева.
— Ну, с потерпевшей Афанасий Герасимович поговорит, а мы е вами здесь потолкуем.
Они прошли в конец коридора.
— Теперь расскажите все по порядку, — попросил Дубняш.
— У нас сегодня колготной день. Елки. Подарки. Снегурки. Праздник в несколько потоков. Когда у шестиклашек елка кончилась, у Маши Стрельниковой сапожки и пропали.
— А посторонних тут не было?
— Мы для этого вас и вызвали. А где собака-ищейка?
— Вы не очень-то наседайте, — сразу же окоротил ее Дубняш. — У вас не зарешечен гардероб. Это уже нарушение. Нет номерков. Каждый сам кладет, сам берет. И кто проверит, свое ли? Так что ж вы хотите! Короче, мы напишем на вас представление в гороно.
Синева замахала руками.
— Ну, куда еще? — обратился Дубняш к водителю.
— На Вторую улицу парашютистов-десантников, — ответил тот.
— И что там случилось?
— Забодали нас сегодня кражи. Чемодан пропал в подвале.
— Это уже интересный сюжет: подвал, чемодан… Прямо Агата Кристи какая-то. Ну, шпарь на десантников.
Машина остановилась возле четырехэтажной, словно вымазанной грязью, хрущевки. На площадке первого этажа Дубняш позвонил в квартиру и, услышав, как кто-то позвякивает цепочкой за дверью, спросил:
— Нам Марка Давыдовича Моцкина.
Дверь распахнулась.
На пороге стоял тучноватый невысокого роста мужчина в яркой полосатой пижаме.
— А, вижу, вижу, милиция! — маслянистые глазки его забегали. — Зайдете или сразу в подвал пойдем?
— Лучше сразу, — резанул опер.
— Один момент. Вот только теплое наброшу.
Моцкин закрыл квартиру на четыре оборота и засеменил вниз, позвякивая на ходу связкой ключей. Миновав массивную железную дверь, ведущую в подвальное помещение, он сказал:
— Обратите внимание! Если бы здесь висел замок, ничего бы не случилось. — Но это жилконтора! Вы сами знаете, какие теперь жилконторы.
Пошарив рукой вдоль стены, щелкнул выключателем и на них бросила свой скупой свет одинокая дежурная лампочка.
— Осторожно! Не подскользнитесь! Тут можно и на крысу дохлую наступить.
По обеим сторонам коридора виднелись дощатые двери с нависшими замками такой величины, что казалось, они тянут за собой всю громаду здания чуть ли не к центру земли.
У дверного прямоугольничка, выкрашенного белой эмалью, остановились.
— Это отсюда произошло! — выдохнул Марк Давыдович.
— Что это и откуда отсюда?
Моцкин глубоко вздохнул и показал на согнутую крючком петлю. Щелкнул еще одним выключателем.
Все вошли внутрь. Комлев оглядел помещение. В нем на добротных алюминиевых стеллажах были расставлены разновеликие банки с разносолами, какие-то коробки, перевязанные тесьмой, чемоданы, посылочные ящики.
