— Шхуна — это корабль?
— При чем тут шхуна? Записка сохранилась? — нетерпеливо спросил Лорка.
— Шхуна — это корабль, ведь так? — с непонятной настойчивостью повторил Дюк.
— Корабль. Старинный парусный корабль с какой-то там специфической оснасткой.
Игорь сосредоточенно кивнул головой, потом протянул руку и разжал ладонь. На ней лежал сложенный вчетверо клочок бумаги.
— Нашел в кармане брюк дня три назад. Здесь же, в кабине, когда переодевался. Хотел выбросить, но потом решил показать Ладе, да забыл. Так и завалялась.
Рука Лорки дрогнула, когда он брал эту бумажку, годившуюся, казалось, лишь для утилизатора. Развернул. На ней была безграмотная надпись, сделанная корявыми, прыгающими буквами. «Черезсветная шхуна сгорела ошибочным расчетом. Не надо быть опасаемыми. Это есть конец разговоров на знаках. Уходящий совсем последним».
Федор рассказал Игорю, при каких обстоятельствах приходилось ему самому находить такие же бумажки.
— Жаль, — сказал Дюк с искренней досадой. — Жаль, что тебе не пришло в голову как следует разглядеть их. Скорее всего они содержали какие-то сообщения.
— Скорее всего так, — уныло согласился Федор. — Но разве мне могло прийти в голову, что инопланетяне будут общаться с нами безграмотными записками на жалких клочках бумаги!
Игорь усмехнулся.
— Да и мне инопланетные контакты рисовались совсем по другому. Что-то вроде дипломатического визита или симпозиума с использованием совершеннейших средств информации. Действительность, как и всегда, куда проще и вместе с тем гораздо запутаннее наших домыслов. — Дюк помолчал, сосредоточенно хмуря брови, и уверенно добавил: — Убежден, что, прежде чем обратиться к такому примитиву с записками, кикиане использовали массу других средств связи. Но не имели успеха.
— Если только это не был успех наизнанку, — невесело уточнил Лорка.
— Что ты имеешь в виду?
— Гибель людей на Кике.
— Вот как? А вообще-то вполне возможно. Попытки прямой передачи информации на мозг и на Земле кончались плачевно. Чуть больше, чем нужно, мощность, резонанс с биоритмами мозга — и либо припадок, либо смерть. — Игорь вздохнул. — Все-таки чертовски жаль, что ты не обратил внимания на другие записки.
Секунду Лорка рассеянно смотрел на товарища, что-то припоминая, потом не совсем уверенно проговорил:
— Подожди! Думаю, что еще одну записку мы найдем.
И он рассказал Игорю о своем странном разговоре с Тимуром.
У домика Тимура Лорка замедлил шаг. Всего неделя прошла, как он был здесь, а все изменилось, все погрустнело вокруг. Поредела роскошная крона раскидистой липы, опавшими листьями была усеяна не только земля, но и чурбаки, служившие стульями, и костер, превратившийся в грязное черное пятно, и синтетическая дорожка, убегавшая в глубь леса. Плавали листья в большой неожиданно чистой луже, равнодушно отражавшей скучные серые облака и тревожную просинь небесных окон, из которых иногда выбрызгивало солнце.
Лорка отодвинул бесшумно скользившую дверь и с удовлетворением убедился, что Тим еще не покинул своего уединенного жилища и что заблаговременно обдуманный разговор с ним не придется откладывать. Лорка откашлялся, чтобы привлечь к себе внимание, в коридор выглянула Валентина и осветилась улыбкой.
— Федор! Как хорошо, что вы прилетели.
— Так уж и хорошо? — Лорка переминался с ноги на ногу, ожидая, когда искрящиеся ворсинки пышного ковра вычистят и высушат его сапоги.
— Конечно, хорошо. Да хватит вам топтаться, проходите.
Лорка прошел в гостиную, не без опаски опустился на изящный, хрупкий на вид дачный диванчик. Усаживаясь напротив, Валентина засмеялась, показывая крупные жемчужные зубы.
— Этот диванчик всех пугает.
Большие серые глаза Валентины следили за ним улыбчиво и приветливо. И оттого, что в этих глазах не было даже самого легкого недовольства или обиды, Лорка с новой остротой почувствовал свою невольную вину перед этой женщиной — ведь как-никак, а именно он разлучал ее с мужем и, может быть… У него мелькнула мысль — навсегда, но он тут же и очень сердито поправил себя: «Надолго, а не навсегда. Надолго!»
— Значит, напугала вас осень, удираете? — спросил он вслух, стараясь отвлечься от своих непрошеных мыслей.
— Да что вы! — откровенно удивилась Валентина. — Мы любим осень, особенно я. Даже вот такую, когда дождь, ветер и листья летят по воздуху. Сидеть у окна, слушать и смотреть на все это — ведь правда хорошо?
Лорка засмеялся — он, уроженец солнечного юга, терпеть не мог ветреной и дождливой погоды, она нагоняла на него тоску.
Глядя на оживленное лицо молодой женщины, Лорка снова, как укол, ощутил чувство вины перед ней.
— Валя, вы не сердитесь на меня? — вдруг чисто импульсивно спросил он.
Она подняла брови, неумело поморщив свой чистый лоб.
— За что?
— А за то, что я забираю в экспедицию Тима.
— Разве он не по своей воле летит с вами?
Большие серые глаза Валентины смотрели на Лорку ясно, покойно, даже простодушно, без самой малой капельки иронии. Федор ощутил сложное, противоречивое чувство: и облегчение, и стыд из-за того, что не сумел сразу оценить спокойную жертвенность и своеобразное величие этой жены и матери.
— Да и как ему не лететь, когда вы летите? Конечно, Кика — страшное место, но не так уж чтобы очень. Вы с Тимом бывали в местах и пострашнее, правда?
— Еще бы! — Лорка постарался не сфальшивить.
Валентина кивнула в знак согласия.
— Тим мне рассказывал. — Она подумала и рассудительно добавила: — Потом у вас очень сильный по составу разведотряд. Все в отличной форме. И еще… — Она вдруг осеклась, с каким-то лукавством и торжеством взглянула на Федора и, круто меняя тему разговора, вдруг предложила:
— Хотите, я вам дочку покажу?
— Хочу. — Лорка поднялся с диванчика, — А где Тим? Спит или опять по грибы пошел?
— И не спит, и не по грибы, — с ноткой таинственности ответила Валентина. — Скоро придет.
— Придет? Откуда?
— Секрет. — Валентина осторожно отодвинула дверь детской.
— А почему удираете отсюда — тоже секрет?
— Тоже секрет. Да вы проходите.
— И тут секреты, — пробормотал Лорка, перешагивая вслед за Валентиной порог маленькой комнатки.
В колыбели, стоящей у стены, сладко спала голенькая, покрытая легким загаром девчушка — пухленькое существо с перетяжками на ручках и ножках. Личико сосредоточенное, крохотный ротик приоткрыт.
— Спит, — прошептала Валентина.
