— За тиранию. Шпионаж. Насилие над членами царственного дома.
— Что же это было? Он угнетал аристократов? Продавал оружие на Альвийские острова? Искалечил своего брата?
Логан издал тяжелый вздох и сел на кровать.
— Твои дядья плохо кончили, а отец женился на танцовщице без роду и племени. Твой дед, тогдашний король, был уже довольно стар, и потеря сыновей не могла не сказаться на его рассудке. Он вбил себе в голову, что союз с твоей бабушкой посеял в роду семена безумия и что все его дети заражены, в том числе твой отец. Но только не Ирвин Август. Дитя от второго брака, он единственный был чист. Два сводных брата лежали в могиле, остался только один: кто бы упустил такую возможность, когда на кону стояло целое королевство? Но одних подозрений было недостаточно, а Рен не подавал признаков умственного недуга. А потом родился ты, и он стал растерянным, замкнутым, подолгу не выходил из своей спальни. Навещал твоего дедушку и сидел у его постели, как будто извинялся за что-то, еще не совершенное. Приходил один, по ночам. Перед одним из таких визитов Ирвин Август вложил ему в руку нож.
На шее Ланна дрогнула жилка, он напрягся, стиснув руки в кулаки.
— Он убил своего отца и короля? — спросил ульцескор.
— Успокойся, Ланн. Ничего не случилось, но король испугался. У Рена отняли право наследования. А после смерти твоего дедушки и коронации Ирвина Августа было проще простого лишить его еще и головы. — Логан подошел к столу, наполнил кубок вином и промочил горло. Он сознательно давал ульцескору время переварить услышанное. — Но есть кое-что еще, что ты должен знать. Имя человека, одурманившего твоего отца.
— И вы никому не сказали?
— Я слаб, Ланн. Я и тогда был слабым. Я не думал, что все так обернется, а потом было уже поздно. Некого было спасать.
— А меня? Мою сестру?
Логан промолчал.
— Так кто это, ведьма?
— Нет, не ведьма. — Старик сделал еще один глоток, собираясь с духом. — Это был я. Я показал ему болота, богатые триофеном. Мы вместе вдыхали этот газ, хотя тогда я не знал, что это может привести к смертельному исходу. Я не мог ничего доказать, но я продолжил изучать триофен и спустя годы убедился, что твой отец не был безумен. Он умирал, он чувствовал это — и не мог сказать близким.
Долгое время Ланн не знал, что говорить.
— И все это время вы торговали газом, который убил моего отца?
— У меня не было выбора. Теперь ты понимаешь? Перед казнью он был особенно плох. Он все равно бы умер — спустя месяц или два. — Маска спокойствия, которую старик с таким трудом удерживал на лице, разбилась вдребезги, кубок звякнул, выскользнув из его руки. Логан упал на колени и подполз к Ланну: дряхлый, жалкий, раздираемый чувством вины. Старик захлебывался слезами. — Прости меня. Прости. Я отдам тебе все. Даже свою дочь.
— Мне ничего не нужно.
Логан поднял на него заплаканные глаза.
— Тогда зачем ты здесь?
— Я не знаю. — Взгляд ульцескора обжег его холодом, и старик со всей ясностью понял: похожесть Ланна с отцом заканчивается на внешнем аспекте. Дайрен был сентиментальным, податливым и мягким, им было легко управлять, а еще легче — расположить к себе. — Чем больше я вас слушаю, тем меньше мне хочется остаться.
— Но, Ланн… — умоляюще произнес старик, — мне нет оправданий, я виноват, таковым признает меня любой суд. Но я не хотел этого. Поверь мне, и я помогу тебе вернуть то, что еще можно вернуть — твою мать, сестру и королевство. — Ланн угрюмо молчал, и Логан продолжил, дернув его за штанину: — Люди хрупкие. Иногда мне кажется, что они сделаны из хрусталя, а не плоти. Мы были созданы такими.
Ланн почему-то подумал о Летиции. Он не хотел о ней думать.
— Встаньте. Негоже старому пресмыкаться перед молодым.
Келлер поднялся, опираясь на краешек стола. Он не был полон жизненной силы, но и не выглядел больным: триофен не затронул ни его тело, ни разум. Старик взглянул на Ланна с надеждой, ожидая услышать слова прощения, но ульцескор молча направился к выходу. Он оглянулся перед тем, как уйти, и яркий лазоревый свет из его глаз удивил и напугал Логана.
— Вы первым узнаете о моем решении, — произнес он.
Голос старика остановил его через несколько секунд.
— А где был ты? Чем занимался все это время?
— Я охотился на чудовищ, — сказал Ланн, — но теперь с этим покончено.
Его разобрала тоска: по скромной комнатке в восточном крыле, по хрустящей бумаге с гильдейской печатью, по тем временам, когда от него требовались лишь смекалка и умение махать мечом, по Летиции. Все, чего он сейчас хотел — уйти из замка под покровом ночи, забыть о своем происхождении и скитаться по дальним краям до самой старости. Его отца убил Логан Келлер — он сам сознался в своем преступлении. Так кому он должен мстить, с кого требовать спрос?
Волей случая Ланн встретил в коридоре Кольма. Ульцескору хотелось остаться наедине со своими мыслями, и он прошел мимо, не заметив мальчика, но паж догнал его и несмело дернул за куртку. Сказал коротко и просто, потупив взгляд:
— Научите меня.
Ланн не смог оттолкнуть мальчика, хотя не так давно отказался тренировать молодых карцев. Кольм привел его на задний двор, и они до темноты упражнялись в фехтовании. Когда на небе высыпали звезды, Ланн предложил пажу деревянный манекен в качестве соперника, а сам отправился в постель.
Проснулся он от жуткого холода, пробиравшего до костей. Комнату заволокло промозглым густым туманом, на одеяле лежал снег, а за прозрачной занавеской окна он различил знакомый силуэт. Девушка сидела к нему спиной, ее ноги болтались над пропастью. Лететь вниз было далеко. Одно быстрое движение — и она разлетится на осколки, как фарфоровая чашка, едва достигнув земли. Ланн представил ее разбитой и мертвой, в луже стылой крови, и с трудом преодолел дурноту.
Он стряхнул снежинки с одеяла, завернулся в него и подошел к Лиандри, по пути включив свет. Она была в том самом дешевом шерстяном платье, купленном на местном рынке, и это казалось странным: ведьма ведь страсть как любила прихорашиваться.
— Мне нужно кое-что у тебя спросить, — произнес он.
— Какое совпадение, — отозвалась она. — Уступишь женщине?
Она все еще сидела к нему спиной, и ульцескор не попросил Лиандри обернуться. В самом деле, зачем смотреть людям в глаза, когда разговариваешь, и видеть все, что происходит у них в душе? Знать слова прежде, чем они будут произнесены?
— Я слушаю.
— Дейдре имеет на тебя виды.
Это меньше всего его волновало.
— О боги.
— Тебе все равно?
— Нет, я думаю, мне пора жениться, — с иронией заметил Ланн, — ибо в последнее время таких девушек становится все больше.
— Не шути со мной.
Теперь она обернулась. Бледное марево рассеялось, ее лицо стало четким, словно камея. Лиандри была без косметики, даже губы не подвела, а ее волосы пребывали в очаровательном, но столь несвойственном для них беспорядке.
— Что случилось? — спросил он.
— Я могла бы убить Летицию ди Рейз, если бы хотела этого.
— А ты хочешь?
Она отвела взгляд.
— Возможно.
— Лири, я не Кайн. Я лишен его чар, его энергии, его страстей.
— От него веяло безумием и угрозой. И любовью.
— Опасное сочетание, — заметил Ланн. — А что насчет меня?
— Ты другой.
— Тогда в чем дело?
— Я ревную.
Между ними стеной встало молчание.
— К Летиции? — наконец спросил ульцескор.
— Потому что она ведьма.
— Послушай… — Какое-то время Ланн подбирал слова. Если Лиандри окажется его сестрой, это станет лучшим выходом из сложившейся ситуации. Не имело значения, какие чувства он испытывал: в отношениях со Снежной Ведьмой можно было рассчитывать только на статус жертвы. — Ты давно не была среди людей. Еще привыкнешь, они успеют тебе осточертеть, прежде чем вернешься в Гильдию.
— Кто заставит меня вернуться? — прошептала она.
— Экзалторы, — отчетливо проговорил Ланн. — Никто еще не отменял их, верно?
