– Вы можете проводить перекрестный допрос, мистер Мейсон, – обратился Клод Драмм к адвокату защиты, делая приглашающий жест рукой.
Мейсон посмотрел на судью Пурлея с безмятежной улыбкой.
– Судья Пурлей, – начал он, – если я вас правильно понял, вы заявили, что когда оказались в кабинете, вы увидели, что тело Эдварда Нортона лежит на столе, не так ли?
– Нет, _н_е_ так, – крикнул судья Пурлей. – Я заявил, что увидел труп мужчины, которого в дальнейшем мне идентифицировали, как Эдварда Нортона.
Мейсон принял виноватый вид.
– Я ошибся, – сказал он.
На минуту последовало молчание, во время которого судья Пурлей смотрел в зал суда со спокойным и удовлетворенным видом, как тот, кто дал свои показания таким образом, что им невозможно не поверить, кто уверен в своей способности обойти любую ловушку, которую только может подставить ему адвокат защиты.
– Понимаете, – продолжал судья Пурлей, – я никогда лично не встречался с мистером Нортоном, несмотря на то, что я давно в дружеских отношениях с мистером Кринстоном и даже уже один раз в прошлом подвозил мистера Кринстона к дому мистера Нортона.
Казалось, что Мейсон улыбается.
– Сколько раз вам приходилось говорить с мистером Нортоном по телефону? – спросил Мейсон.
На лице судьи Пурлея появилось удивление.
– Ни разу в жизни, – заявил он.
– Вы никогда не обсуждали с ним траст-фонд, учрежденный в пользу его племянницы, мисс Фрэнсис Челейн?
Глаза судьи Пурлея еще больше округлились от удивления.
– Боже, нет. Конечно, нет!
– Вы когда-нибудь с кем-нибудь обсуждали этот траст-фонд?
Драмм вскочил на ноги.
– Ваша Честь, я возражаю. Перекрестный допрос ведется неправильно. Это свидетельства, полученные со слухов, они несущественны и не относятся к делу. Адвокат защиты обходным путем пытается воспроизвести разговоры, которые...
– Протест принимается, – перебил его судья Маркхам.
Драмм сел на место.
В зале суда наступила тишина. Лицо Мейсона ничего не выражало.
– У вас есть еще вопросы? – обратился к нему судья Маркхам.
– Нет, Ваша Честь, – ответил Мейсон к удивлению всего зала. – Больше вопросов нет.
– Пригласите сержанта Махонея, – объявил Клод Драмм.
Сержант Махоней подошел к столу секретаря Суда, поднял правую руку, принял присягу, а затем направился к месту дачи свидетельских показаний.
– Ваше имя – сержант Е.Л.Махоней?
– Да, сэр.
– Вечером двадцать третьего октября текущего года вы дежурили на пульте в центральном полицейском участке нашего города, не так ли? спросил Клод Драмм.
– Да, сэр.
– К вам поступал звонок вечером в одиннадцать четырнадцать?
– Да, сэр.
– Не могли бы вы описать этот звонок?
– Звонил мистер Нортон и...
Мейсон уже начал вставать, но Клод Драмм опередил его, перебив свидетеля:
– Секундочку, сержант. Я хочу предупредить вас, что вы находитесь под присягой и должны давать свидетельские показания только в отношении тех фактов, которые известны вам лично. Вы лично не знали, что поступил звонок от Эдварда Нортона. Вы знаете только, что вам кто-то позвонил.
– Он _с_к_а_з_а_л_, что говорит Эдвард Нортон, – выпалил сержант.
В зале послышался смех, за которым немедленно последовал удар молоточка судьи Маркхама, призывающий к тишине.
– Просто сообщите нам, что вам сказали по телефону, – попросил Драмм, боковым зрением поглядывая в сторону Мейсона, ожидая, что со стороны защиты последует возражение.
Мейсон сидел с безразличным видом.
– Вы не хотите перефразировать вопрос, господин заместитель окружного прокурора? – спросил судья Маркхам.
Драмм выглядел очень неуютно.
– Никаких возражений со стороны защиты нет, Ваша Честь, – заявил Мейсон.
– Хорошо, – сказал судья. – Отвечайте, сержант.
– Он позвонил, и я зарегистрировал время звонка – одиннадцать четырнадцать вечера. Мужчина представился, как Эдвард Нортон и сообщил о краже автомобиля марки бьюик, заводской номер 6754093, номерной знак 12M-1834. Он хотел, чтобы мы нашли машину и арестовали водителя, кто бы он ни был. Насколько я помню, он сказал, что, даже если сидящий или сидящая за рулем – его родственники, он все равно хочет, что его или ее арестовали.
– Вы можете проводить перекрестный допрос, – повернулся Клод Драмм к Мейсону.
– Этот звонок состоялся единовременно? – спросил адвокат.
– Что вы имеете в виду, сэр?
– Просто проверяю, свежо ли событие у вас в памяти.
– Конечно, единовременно, – ответил сержант.
Мейсон достал из своего дипломата газету.
– Вы сделали заявление журналистам, когда событие было еще свежо в вашей памяти, не так ли?
– Да, я разговаривал с ними на следующее утро.
– А разве вы не заявляли в то время, что звонок был прерван?
– Вношу протест, – закричал заместитель окружного прокурора. – Вы своим вопросом обвиняете свидетеля.
– Я просто пытаюсь освежить события в его памяти, – ответил Мейсон.
Сержант Махоней старался жестами привлечь внимание Суда.
Судья Маркхам улыбнулся и заявил:
– Я вижу по свидетелю, что вы освежили его память, господин адвокат. Продолжайте, сержант.
– Все правильно. Теперь я вспомнил. Я принял звонок, а в середине разговора нас разъединили – кажется, в первой части. Он представился, назвал свой адрес, выяснил, попал ли в полицейский участок, и заявил, что хочет сообщить об имевшем место преступлении. Затем нас разъединили. Я уже посмотрел в справочнике и нашел его телефонный номер, чтобы перезвонить, но он снова дозвонился сам и сказал, что нас разъединили.
– Это все, – многозначительно объявил Мейсон.
Клод Драмм выглядел удивленным.
– Какое отношение это имеет к делу? – резким тоном спросил он.
Судья постучал молоточком по столу.
– Тихо! – крикнул он. – У вас есть еще вопросы к свидетелю, господин заместитель окружного прокурора?
– Нет, – ответил Клод Драмм, он задумчиво смотрел на Мейсона.
– Приглашайте следующего свидетеля, – приказал судья Маркхам.
– Артур Кринстон, – объявил Клод Драм.
Артур Кринстон поднялся со стула в зале суда, прошел вперед, принял присягу и сел в свидетельское кресло.
– Вас зовут Артур Кринстон и вы являетесь здравствующим партнером фирмы «Кринстон и Нортон», которая состояла из вас и Эдварда Нортона?
– Все правильно, сэр.
– Эдвард Нортон мертв?
– Да, сэр.
– Вы видели труп Эдварда Нортона, мистер Кринстон?
– Да, сэр. Двадцать третьего октября текущего года.
– В какое время?
– Я впервые увидел труп в одиннадцать тридцать пять или тридцать шесть вечера.
