Захотелось музыки, и он включил приемник, но слышно было только про заготовку сена.
Вскоре подошли они к берлоге номер семнадцать, расположенной в 365 метрах на северо-запад от той же вершины. Ее приметой служил один шест и пирамидка, сложенная из валунов.
Тут все повторилось. Опять ельник, команда «Ищи!», безмолвный рапорт Рыжухи. Он снова полз с пистолетом в руке и убедился, что хлопоты напрасны.
Эта берлога оказалась значительно больше первой, и, судя по «постелям», жильцов в ней было трое.
Сил и времени ее осмотр отнял меньше, и без отдыха двинулись они к следующей берлоге.
— «…И мне верится, что вот, за ближайшим поворотом…» — напевал Борис и действительно верил.
Но… опять пусто… И еще раз пусто… И еще раз…
Шестую берлогу искали долго, по компасу, считая «от печки» шаги… Ее примета — шест с консервной банкой — был кем-то, наверно медведем, вырван и разломан на три части.
Эта берлога оказалась интересной. Пещера в пласте известняка, среди толщи глинистых сланцев. Со свода свисало несколько сталактитов, и его пересекала жила с полупрозрачными кристаллами кальцита. При других обстоятельствах Борис застрял бы надолго, но сейчас решил, что отложит до лучших времен!
И снова вперед! В следующей — пусто, и опять — пусто… Уже к концу подходил долгий весенний день, а график выполнен не был. Оставалось в этом городе еще три медвежьих квартиры… Заспешили — и, как говорится, притупилась бдительность. Когда подходили к последней, Борис пистолет из кобуры не вынул и Андрей карабин с плеча не снял…
— Ищи! — скомандовал Борис.
Рыжуха полезла лениво. И вдруг раздался бешеный лай и визг.
Борис отпрыгнул так, что каска с головы слетела. Он видел, как мгновенно изготовился Андрей и рванулся с яростным лаем Чепкан на помощь Рыжухе…
Несусветная, усиленная рупором берлоги вакханалия звуков вдруг оборвалась…
Рыжуха, пятясь и рыча, выволокла что-то окровавленное, еще трепещущее…
— Барсук! — мгновенно определил Андрей и отогнал собак.
Когда и люди, и собаки немного успокоились, Борис полез, стараясь не запачкаться, отгребая окровавленный мох. Вылез он вскоре.
— Зато барсук — нам трофей за испуг, — попытался его развеселить Андрей.
— Федот, да не тот, — вздохнул Борис.
Так, не с тем трофеем и с безмерной усталостью, в полной темноте, закончили они первый день погони за последним шансом.
«НАДЕЖДЫ МАЛЕНЬКИЙ ОРКЕСТРИК…»
Ранним утром, тусклым, холодным, взвалив на себя весь груз, отшагали они километров восемь к каторжанской избушке, расположенной для них удачно, почти на полпути между Шайтанским городищем и поселком Билимбея.
То, что первый день был безуспешен, огорчило не очень. К этому Борис был внутренне подготовлен — не считал Чиронское поле перспективным, начал с него лишь из-за удобного подхода.
Больше всего он надеялся на Шайтанское нагорье. По многим причинам. Оно, поросшее кедровым стлаником и карликовой березой, недаром считалось глушью даже среди здешних мест. Там было обнаружено больше всего берлог. Дюжина — счастливое число. Да к тому же в низовьях Шайтанки были найдены те две золотинки, и вполне возможно, что свой путь они начали с этого нагорья. Имелись и хорошие геологические признаки…
Борис верил, хотел верить, что там ждет его, должна ждать, «госпожа удача». Поэтому он с несвойственной ему расторопностью собрался и весь путь напевал одно и то же: «Надежды маленький оркестрик…» Андрей взмолился:
— Уж лучше включи радио!
Выполнить это не удалось — приемник почему-то молчал на всех диапазонах.
— В такую дыру даже радиоволны не проникают, — решил Борис, оглядывая черные скалы, почти замкнувшие котловину.
Единственный вход в нее — узкую лощину — перегородил многоярусный завал из деревьев, живых и мертвых. Борис не удивился бы, увидев тут не то что медведя, а мамонта или динозавра. Но никого — ни птицы, ни зверя, и тишина стояла такая, что невольно заставляла прислушиваться.
Подошли к крайней скале. От нее предстояло «танцевать» к берлогам. Огляделись…
И вдруг… Как выстрел — треск, вой!
Схватился за карабин Андрей, подпрыгнул от неожиданности Борис, и залаяли собаки.
Тьфу! Оказалось — прорвались в дыру радиоволны, заорал во всю мощь невыключенный приемник. Чертыхаясь, Борис утихомирил его, а Андрей — собак и сказал, усмехаясь:
— Нервными мы тут стали!
— Немудрено!
Еще раз оглядели предстоящий путь на карте и на местности и полезли в бурелом. Вспомнил вдруг Борис слова из книги Черкасова: «…В густой чаще, где едва можно пролезть, с медведем возня плохая» — и достал пистолет.
От крайней скалы к берлоге путь был отмечен затесами на деревьях, их было немало, и лаз искали долго.
Эта зимняя квартира, оказалось, устроена в пещере, природой сотворенной в толще глинистых сланцев. Уходила она вглубь метров на семь, и лаз в нее был широкий. Медведю пришлось основательно потрудиться, его закрывая. Палки и мох образовали у входа бугор. И было в ней жильцов, определил Андрей, не менее пяти…
— Наверно, одного третьяка при себе оставила да двух лончаков, — сказал он, оглядев берлогу.
В иное время и сама пещера и эти третьяки-лончаки заинтересовали бы Бориса, но теперь хотелось только одного — скорее к счастливой берлоге! Таню он вдруг увидел, ее пожелание услышал и пожалел, что она сейчас не видит его…
Не дав себе передышки, полезли они дальше, сквозь бурелом, к северной его границе. Там была отмечена еще одна берлога. Снова шли и ползли, теряли и снова находили затесы на деревьях, а в конце вовсе сбились с пути и, вероятно, долго бы кружили, если бы не Рыжуха!
Она вдруг рванулась так, что Борис не удержал ошейник, и, вильнув в сторону метров на десять, исчезла, как провалилась. Оказалось — нашла лаз, осмотрела берлогу!
При всей напряженности Борис засмеялся:
— Признаю: надо бы ей водить меня за ошейник, а не наоборот!
— Смотри! — Андрей показал на влажной земле возле лаза следы, похожие на человеческие — большие и крохотные…
— Совсем свежие, наверно только вчера, на наше счастье, ушла. Поэтому Рыжуха издалека почуяла. Наверно, молодая — первородок, потому что пестуна не имеет.
Все это тоже в другое время было бы интересно, но не теперь.
Хорошо, хоть из бурелома вылезли, и дальше дело пошло быстрее, но снова и снова — напрасные хлопоты!
— «Надежды маленький оркестрик…» — напевал Борис, чтобы поднять настроение.
Подошли к восьмой берлоге…
