Она была, судя по записи, отмечена шестом в лощине, с добавлением: «Оч. много снега». Шеста не было видно, а снегу осталось мало. Обнажились бурьяном поросшие мелкие блюдцеобразные углубления, словно, как говорится, черт здесь горох молотил.
— Он же, наверно, и берлогу унес! — решил Борис, когда вокруг да около протоптались полный час.
Андрей нашел иное объяснение. Он определил, что кучка хвороста в одном из углублений — это и есть берлога!
— Даже дерн не содрал — зимовал, прикрывшись хворостом! Как тот цыган под бороной!
Борис выругал лодыря, из-за которого столько потеряли времени.
Андрей вступился:
— Сообразил он верно: место снежное, над ним сугроб намело, незачем и лезть в землю!
В записной книжке Борис отметил эту бесполезную для познания недр берлогу одним словом: «Подснежник».
Соседняя берлога, тоже расположенная в яме, оказалась почему-то глубоко вырытой. Но ничего интересного в ней Борис не нашел.
Подходил к концу долгий весенний день, скрылось за горой солнце, в сумерках добрались до последней берлоги, и стало очевидным, что самое перспективное Шайтанское городище оказалось бесперспективным.
Уже в темноте вернулись добровольные каторжники в каторжанскую землянку.
Наступил третий, и последний, по намеченному плану день погони за последним шансом. Осталось надеяться на шесть берлог у Билимбея, на две, что к востоку от него, на хуторе, да еще на одну, названную «княжеской», потому что она была на голом южном склоне.
И снова — «В час добрый!» Уже не верилось, что он будет таким, и требовалось самовнушение.
Первую берлогу нашли легко, хотя и была она в месте непролазном. Кедровый стланик переплетался там с карликовой березой. Борис в двух местах порвал комбинезон. Собаки повизгивали от боли — им тоже досталось.
Дальше путь лежал в ложбину, по густому елово-пихтовому подлеску. Затесы на деревьях помогли. Вышли точно, увидели выше лаза шест, тоже с «галстуком». Он накренился, но уцелел.
Борис привычным движением послал вперед Рыжуху. Она пошла быстро, грудью разметая снег, и вдруг остановилась, уши торчком… Зарычала как-то необычно, вроде бы и не злобно… И, круто развернувшись, отошла к Борису. Он еще раз ее подтолкнул, скомандовал, но она не подчинилась. И Чепкан вдруг зарычал.
Борис взглянул на Андрея. Тот, держа карабин на изготовку, приблизился и шепнул: «Отойди!» Шагнув к лазу по Рыжухиному следу, присел на корточки и сразу попятился…
— Лаз не раскрыт! Хозяин там! — Глаза Андрея тревожно блестели…
Борис вытащил пистолет.
— Но уж больно собаки спокойны, — шепнул Андрей. — Тут что-то не так!
Они отошли от берлоги, и Андрей жестом велел включить приемник на полную громкость.
Убедились, что в эту дыру радиоволны проникают. Великолепный бас сообщил и повторил, что «люди гибнут за металл…» Это рассмешило. Они слушали, зорко поглядывая на лаз, на чело берлоги и во все стороны.
Андрей показал пальцами: «Выключи!» И снова настала тишина… Ждали, прислушивались и ничего не дождались…
— И все-таки, береженого бог бережет, надо задымить! — решил Андрей.
Он достал из рюкзака топорик и жестяную коробку. В ней (это Борис запомнил еще при зимней «инвентаризации») хранилась пленка.
Срубили жердинку, прикрепили к ней кусок пленки, зажгли, и Борис дотянулся до лаза. Андрей его прикрывал, держа карабин.
Черный дым окутал лаз, а вскоре он повалил из чела берлоги. Тяга оказалась хорошей. Дым ел глаза, заставил отойти. Громко чихнула Рыжуха. Борис ждал, затаив дыхание. Все это уже было не впервой, и все же гулко стучало сердце…
Догорела пленка, и если был в этой берлоге кто живой, то теперь его уже нет!
Андрей, не опуская карабина, показал глазами: «Начинай!»
Жердью, как ломом, Борис раскидал палки и мох. Подождали, пока исчез дым. Открылась черная дыра. Тогда Андрей снова показал глазами, и Борис подтолкнул Рыжуху: «Иди!»
Чепкан, почему-то нарушив порядок, пошел рядом с ней. Рыжуха заглянула в берлогу, чихнула, и обе собаки вернулись к хозяевам.
— Что-то тут не так. Давай поменяемся ролями, — сказал Андрей.
Он отдал Борису карабин, взял у него фонарик и, держа в правой руке нож, заполз в берлогу. Только ноги остались снаружи, и по их движениям Борис пытался представить, что делает Андрей. «Смотрит направо… Теперь повернулся… Неудобно ему, тесно… Кто-то там есть!»
Показалось, много времени прошло, пока вылез Андрей. А он неторопливо отряхнулся, обтер руки снегом и лишь после этого сказал:
— Долго жить приказал Михал Иваныч!
— Мы его дымом уморили?
— Нет, он своей смертью, еще, наверно, зимой, потому что промерз насквозь, стал как камень.
— Старый?
— Не очень, зубы целы, я посмотрел в надежде, может, и этот «золотоносный». И шубу его осмотрел, а берлогу тебе оставил. — Андрей протянул фонарик, взял карабин.
Борис полез… В ярком свете фонарика блестел-переливался иней на шубе медведя. Он лежал на животе, уткнувшись мордой в передние лапы и, показалось, пристально смотрел вдаль полуоткрытыми глазами.
Борис с трудом протиснулся, прижимаясь к холодной шкуре, оглядел свод и стены. Хотел немного медведя потеснить, чтобы лучше увидеть пол берлоги, но куда там!
Увидел он везде одно и то же: глинистые сланцы, бесплодные в отношении руды.
Разозлился Борис — столько времени и нервов потратили! — и поспешил вылезти. Вдохнул воздуха и остро ощутил: как это хорошо — свет, ветер, простор!
— Как думаешь — почему он помер? — спросил Борис. Сразу отключиться, позабыть про этого Михал Иваныча он не мог.
— Инфаркты не только у людей бывают!
Андрей взглянул на часы, Борис тоже, и они быстрым шагом пошли к следующей берлоге. Ее искали почти час, и опять пусто!
Очень хотелось есть и пить, но привал устраивать не стали, пожевали на ходу и собакам подкинули, и все вместе из ручья попили. Зубы заболели от холода.
И опять пусто. И как заколодило, каждую берлогу приходилось подолгу искать, и Рыжуха помочь не могла.
Когда покончили с последней билимбеевской берлогой, уже темнело, и стало очевидным, что ни на хутор, ни в княжий терем сегодня уже не попасть.
Молча возвращались они в лагерь. Не дожидаясь, пока разгорится огонь, молча допили все, что оставалось во фляжке.
Умолк «надежды маленький оркестрик»…
Когда залезли в мешки, Борис сказал:
— Все, поднимаю белый флаг! Утром домой, и мне очень жаль, что я так тебя помучил.
— Тогда не будь нервным — надо закончить, как положено. Спокойной…
