— Скажите, когда и по какой причине вы изменили фамилию, имя и отчество?
— Года через три после отбытия наказания. На работу с моим волчьим билетом не принимали.
— Где вы достали документы?
— Грибов умер на моих руках, родни у него не было, я и воспользовался его документами.
— В каких отношениях вы находились с Москальцовым?
— С Москальцовым? — удивился тот. — Да ни в каких. Выполнял вон их поручения, — кивнул он в сторону Кононова и Майоровой.
— Когда вы последний раз видели его живым?
— Кононов послал меня к нему домой, это и было последний раз.
— А позже, на даче Сомова, вам не приходилось его посещать?
Сусло едва заметно вздрогнул.
— Какого еще Сомова?
— На даче которого нашли труп Москальцова.
— Никогда там не был.
— Уверены?
— Уверен.
— Гражданин Сусло, — тон следователя стал официальным. — Я предъявляю вам заключение судебно-медицинской экспертизы, которой установлено, что на одном из кусков сыра, найденных на даче Сомова, обнаружены следы ваших зубов, в частности, правого клыка верхней челюсти, имеющего характерные особенности прикуса. Вот почитайте.
Он передал ему лист бумаги. Беззвучно шевеля губами, тот прочитал от буквы до буквы, потрогал зуб на верхней челюсти, с силой надавил на него большим пальцем и стал внимательно рассматривать палец. Все с интересом наблюдали за его действиями. Наконец Сусло отложил заключение в сторону.
— Ну был, — с вызовом бросил он.
— С какой целью?
— Жаль мне его стало. Вы его убийцей считаете, на пятки наступаете, вот я и подумал — а вдруг с собой чего сделает.
— Откуда вы узнали, где он скрывается?
— Сам сказал.
— В каком состоянии вы застали Москальцова на даче Сомова?
— Пьяным.
— Вы с ним выпивали?
— Конечно, раз закусывал.
— Пили из бутылки? Стакана?
— Из стакана.
— Чем вы объясните, что на стаканах и бутылках не обнаружены отпечатки ваших пальцев?
Сусло промолчал.
— Знал ли Москальцов о вашем прошлом: о судимости, о настоящем имени?
— Нет, не знал.
— Достаточно на сегодня.
Маврин потянулся к кнопке вызова конвоя.
— Но позвольте! — Арестованный поднялся. — За что меня здесь держат? По какому обвинению?
— По обвинению в незаконном хранении и ношении огнестрельного оружия.
— Вы считаете, этого достаточно, чтобы держать в камере пожилого человека, общественника, который уже столько лет честно трудится? Тогда каждого второго надо сажать.
— Закон есть закон. — познал плечами Маврин. — Уголовный кодекс вы изучали, об ответственности знаете. Конечно, там предусмотрены и обстоятельства, при которых у вас изъяли пистолет…
— Я же объяснил. Ну подумайте, зачем мне убивать Ежикова? Разве я с ним ссорился когда или не поделил чего? Спросите сами, он скажет.
На пороге появился конвой. Не ожидая ответа на свои вопросы, Сусло встал, заложил руки за спину и двинулся к выходу.
— Андрей Герасимович! — окликнул его Маврин. — Почему вы решили навестить Ежикова именно двадцать седьмого августа?
— Двадцать седьмого? А что двадцать седьмого? — пробормотал он. — Так получилось.
Когда вдалеке затихли шаги уходящих, Катя первой нарушила молчание.
— Петр Петрович! — затормошила она Маврина. — Ну почему вы ему сразу не сказали о надкушенном яблоке в саду Коробко и о Сытове?
Маврин насмешливо оглядел и ее и Кононова.
— А не кажется ли вам, что вы опять спешите? Затравку я ему дал, пусть теперь поразмышляет на досуге. С яблоком мы повременим, для разговора же о Сытове необходимо его присутствие, а не голословное заявление.
* * *
После первого допроса Сусло отказался принимать пищу, потом имитировал психическое заболевание, словом, применил весь арсенал средств, используемый обычно опытными преступниками, чтобы уйти от ответственности. Медленно и кропотливо работал с ним Маврин. Он не спорил, не волновался, выслушивая очередную ложь обвиняемого, а методично опровергал, казалось бы, самые нелепые заявления. И вот наступил момент, когда бывший комендант сам попросился на допрос. Петр Петрович был уверен, что рано или поздно это случится, ибо уже давно чувствовал перелом, происшедший в духе подследственного после предъявления ему неопровержимых улик.
Сусло выглядел теперь не таким дерзким и самоуверенным, как при первом допросе. Прихрамывающей походкой, вялый и отрешенный, он вошел в кабинет и уселся напротив следователя.
— Я решил идти в сознанку, — глухо откашлявшись в кулак, сказал он.
— Надеетесь на снисхождение? — безжалостно спросил Маврин.
— Понимайте как знаете. Но я хочу, я должен еще доказать, что есть тут кое-какие похуже меня.
— Вы имеете в виду Коробко и Сытова?
— Их. Но не только. Из-за этих кровопийц я теперь здесь, — выкрикнул Сусло, все более возбуждаясь.
Петр Петрович подал ему стакан воды. Тот стиснул его пальцами и проговорил:
— Я не думал их убивать. Понимаете — не думал. Они сами толкнули меня на это. Они главные виновники. Когда я пришел работать на завод, был чист как стеклышко. Знали бы вы, как эти два приятеля опутывали меня, заставляя выполнять их волю.
— Знаю. Сытов рассказал. Они задержали вас как-то на проходной со спрятанным изделием, но отпустили.
Арестованный побагровел.
— Лучше бы тогда меня накрыли, — тихо произнес он. — Может, не сидел бы тут. Коробко тогда предложил работать сообща. Ну я и согласился — куда деваться. Они мне указали люден в цехе, на которых можно положиться, и рассказали, как организовать сбыт. Все шло гладко, пока милиция не пронюхала. Как-то они пригласили меня на квартиру Сытова, и Коробко сказал, что милиция напала на мой след. А Сытов стал утешать: «Не волнуйся, — говорит, — больше двух лет не дадут, а вернешься — двадцать пять кусков твои. II жену с ребенком не оставим, помогать будем и тебе посылочку пошлем». Поверил я им, подумал: чем мне лучше будет, если они подельниками пойдут? Считал, два года — тьфу. А вышло восемь. После драки-то чего кулаками махать! Поначалу они действительно и семье помогали, и мне кое-что подбрасывали. Потом перестали. Л от жены я развод получил, уехала она куда-то с сыном. Вот и взяло меня озлобление: я на тюремной баланде, а эти пауки живут себе припеваючи…
Сусло с яростью скрипнул зубами. Па щеках у него заходили желваки.
— Освободился — и сразу в Боровск. Смотрю, а Коробко и след простыл. Я к Сытову. «Давай, — говорю — деньги, мои двадцать пять кусков». А гад этот клянется и божится, что денег у него нет, и бросил мне рублей пятьсот. Я за горло его взял и свое требую, а он на колени бух: «Нет у меня денег, пощади, возьми что есть, все Коробко забрал, да и смылся». Поверил ему, отпустил. «Где, — спрашиваю, — Коробко»? — «В какой-то Новоспасск уехал».
