— Ну, как, дедушка, чувствуете себя?
— Весь грудь огнем горит.
— А рука беспокоит?
— Рука будто нет… совсем чужой.
— Ну, ничего, вылечим! — сказала врач уверенным голосом и ободряюще улыбнулась темно-серыми глазами.
От ласкового взгляда и уверенных слов врача у Самагира потеплело на душе и даже нудная боль на время куда-то исчезла.
Врача позвали по какому-то срочному делу, и она, кивнув Самагиру, легкими неслышными шагами вышла в коридор.
С соседней койки на Самагира смотрели большие глаза, седеющие кудри сползли на брови и закрыли уши.
— А как, батенька мой, дела, очухался? — бойко, с цыганским акцентом спросил сосед.
— Худо, паря… однако, пропаль охотник…
— Э, батенька, не горюй! Сиди на печке, а старуха жратву притащит.
— Не-е, пошто так… Бабе дома сидеть нада… Э-э, там на ферме коров доить, скотишко обихаживать мала-мала…
— А на то, батенька мой, она и баба, чтоб кормила мужика! На ядрену мать держать ее тогды! — цыган весело рассмеялся, цокнул языком и попросил закурить.
— Ук-ты-ы, кака веселый, — подавая кисет, улыбнулся Самагир. — Что болит-то?
— Нога, батенька… нога замучила, гниет, окаянная. Эх-ха, стерва! — глотнув дыму, цыган спрятал самокрутку под одеяло, взял больную ногу и начал раскачивать ее, как ребенка. — Гангрена, чухашь, батенька, чем пахнет дело-то… дохтурша сказала, что оттяпает ее. Отплясал Игнашка Золотарь, и все тут! — Цыган снова затянулся и, взглянув на Самагира погрустневшими глазами, опустил кудрявую голову. — Отплясал, батенька, — чуть слышно прошептал он.
— Где работаль?
— Тружусь, батенька мой… слесарничаю в гараже леспромхоза.
— О-бой, шибко ладный ты мужик. Я думаль, ты ездиль туды-сюды… шаляй-валяй, как медведь-шатун.
— Не-е! Теперь я не кочую, хватит мерить белый свет.
После завтрака Самагир задремал. Кто-то осторожно погладил одеяло. Открыв глаза, Осип увидел Андрейку.
— Ты, Ондре, когда приехал?! — обрадованно спросил старик.
— Сегодня утром… был в школе. Наш класс занимается с обеда.
— Шибко отстал?
— Догоню. — Живые черные глаза тревожно скользят по исхудавшему лицу, по толстой руке в гипсе.
— Скоро, Ондре, снова пойдем в тайгу, — заметив тревогу в глазах мальчика, успокоенно сказал старик.
— Вот и хорошо. Бабай, я еще раз ходил к пещере Покойников.
— Пошто?
— Там я обронил книжку из библиотеки.
— Нашел?
— Нашел.
— Вот и хорошо.
— Бабай… Это Кеха свалил на тебя…
— Чо свалил? Какой Кеха?
— Который у нас жил… Он столкнул на тебя снежную глыбу.
— Ты чо баишь, паря!
— Он… Я снова был на скале, там за дерево привязана веревка… Он за нее держался, а ногой столкнул снег… Следы-то остались на кромке снега, все видать.
— О-бой! Сын барсука и вонькой росомахи! Убил мою Чолбонку и меня хотел отправить в Страну Духов, в Нижнюю землю.
— Бабай, я сразу понял, что Кеха обманул меня.
— Как обманул?
— Он после обвала обежал вокруг пещеры и сказал мне, что человек успел уйти, а когда я искал тебя, то никаких следов не было.
Самагир сурово нахмурил седые брови. Темно-медное лицо стало сердитым и упрямым. Задумался. Зачем-то потер небольшой с горбинкой нос. Черные глаза стали жесткими, заискрились злыми огоньками.
— На-ка, Ондре, трубку, запали-ка ее.
Мальчик быстро раскурил трубку и подал Самагиру.. Осип несколько раз затянулся и немного успокоился.
— Ондре, сынок, тебе ведомо, где милиция?
— Знаю, бабай.
— Вот, молодец. Там найдешь моево талу Воронцова. Скажи ему, што Оська Самагир лежит в больнице. Он шибко хочет с тобой баить. Пусть не мешкает, а то у Оськи дело худо. Раскумекал, чо сказать-то?
— Понял. Я, бабай, мигом добегу, — сказал Андрейка, собираясь уходить, потом спохватился, достал из кармана плитку шоколада: — Вот, бабай, с чаем покушаешь.
— О-бой, сынок, ты меня совсем маленьким хубунчиком сделал. Ешь сам… усладись вкусным камнем.
— Шоколад едят только больные. Разве ты, бабай, не слыхал про это? Спроси-ка у врача, — улыбаясь, сказал Андрейка и юркнул в дверь.
Через несколько минут запыхавшийся Андрейка остановился у здания милиции. Навстречу ему с высокого крыльца спускалась ярко разодетая девушка и, улыбаясь, рассматривала новенький паспорт.
На крыльце мальчик чуть задержался и про себя повторил поручение Самагира. Затем, открыв тугую дверь, оказался в небольшой комнате, где за столом сидел знакомый милиционер и разговаривал с мужчиной в нерпичьей шубе. Андрейка облегченно вздохнул. Сержант милиции Разуваев жил рядом со школьным интернатом. Он был очень веселым и общительным человеком, играл с ребятами в лапту, рассказывал смешные анекдоты и устраивал борьбу.
Вдруг распахнулась дверь соседней комнаты и оттуда вышел в сверкающих сапогах красивый лейтенант и позвал мужчину в нерпичьей шубе. «Сапоги-то как блестят!» — подумал Андрейка и вспомнил воспитательницу интерната Марью Алексеевну, которая часто бранила их за грязные ботинки.
— Здорово, сосед! Что случилось в нашем интернате?
— Здрасте, дядька Разуваев!.. Я… мне… меня послал дедушка Самагир… Велел позвать его талу Воронцова.
— Какой Самагир? А почему он сам не пришел сюда?
— Он лежит в больнице. Ему плохо, понял?
— Лейтенант Воронцов занят. Подожди, — сухо, по-военному, ответил Разуваев.
Зазвенел телефон.
— Дежурный по отделению сержант Разуваев. Вам кого нужно?.. А кто говорит?.. Хорошо, доложу… Нет. Он скоро придет.
Положив трубку, сержант потянулся и весело подмигнул. Теперь он походил на игривого соседа, а то был какой-то неузнаваемый, сухой, строгий.
— Ну, што, Андрюха, как дела-то?! — в голубых глазах забегали озорные бесенята. — Это ты с какой девчонкой вчера ходил в кино? А?! Уже одиннадцать, а ты с ней тары-бары у ворот!
— Ха, сказал тоже, вчера!.. Я только сегодня утром из дома.
— Фьюить! Верно, паря, я давно тебя не вижу.
— Болел гриппом.
— У-у, это плохо. Много пропустил?
— Две недели. Но я дома все время занимался, догоню.
Сержант закурил и загадочно улыбнулся.
«Сейчас что-нибудь выкинет! Уж я-то знаю дядьку Разувая!» — весело подумал Андрейка.
Милиционер взял лист бумаги и быстро написал несколько слов.
— Утром, Андрюха, я был на реке. Там обнаружил труп и составил вот этот акт. Прочитай-ка, товарищ, и скажи свои соображения. Проверим твою наблюдательность. — Андрейка взял лист и начал читать.
Акт
20 февраля 195… года.
