— А теперь мы оба должны подумать, как убраться отсюда.
— А зачем? Здесь не так уж плохо.
— Ну конечно, — с издевкой говорит Майк. — Особенно если шеф вам и дальше будет платить за то, что вы ошиваетесь в порнографической лавчонке или в кафе. Однако он не будет платить, уверяю вас. Он заранее уже рассчитал до последнего пенса, что на вас потратит и сколько получит с вашей помощью прежде, чем пришить и отправить в морг.
— Вы начинаете мне действовать на нервы с этими вашими прогнозами, — произношу я. — Не кажется ли вам, что если кто-то и под угрозой, так это скорее всего вы?
— Вы и впрямь сумели разнести мой план в пух и прах, — отвечает Милев. — И сейчас, наверное, Дрейк убежден, что я пытался его облапошить, хотя у меня не было подобного желания. Я, однако, все еще нужен ему, хотя бы для того, чтобы услышать мое мнение о плане, который вы ему состряпаете. А когда вы его состряпаете, ничто не помешает мне разнести его в пух и прах, как вы сделали с моим.
— У меня нет плана, — спешу его успокоить.
— Если у вас нет плана, считайте себя покойничком. Если у вас нет плана, советую вам его придумать. Вы слишком много знаете, чтобы Дрейк позволил вам и дальше коптить небо, раз вы ему больше не нужны.
Он мне дает время, чтобы я проникся значением этих слов, и лишь тогда переходит к сути:
— Будет верхом глупости, если мы, двое болгар, позволим этому англичанину раздавить нас…
— Ну, раз вы ставите вопрос на национальную основу…
— Единственное наше спасение в том, чтобы обмозговать общий план, такой, при осуществлении которого мы оба будем одинаково необходимы, и который будет не просто чушью собачьей, ах достаточно солидным, чтобы вызвать одобрение шефа.
— Да, это было бы действительно идеально, — соглашаюсь я, рассеянно созерцая кусочек прокопченного неба над закопченными крышами, что виднеется за грязными стеклами окна.
— Так что рожайте наконец ваш план и давайте его обсудим, — заканчивает Майк.
В этот момент мне слышится легкий шум в соседней комнате, что дает мне основание заметить:
— Кажется, там кто-то есть…
— Мой сосед. Не беспокойтесь. Он ни слова не понимает по-болгарски.
— А-а, хорошо.
— Так что давайте обсудим план без тягомотины, ведь никто не знает, когда Дрейку стукнет в голову опять нас вызвать.
— У меня нет плана.
— Послушайте, — говорит Майк, стараясь сохранить спокойствие. — Вы не дурак, но и я не так глуп, как вы думаете. Я знаю, что у вас есть план. И еще знаю, что именно потому вы и разнесли мой план, чтобы подсунуть свой. Но я могу обойтись с вашим так же, как вы с моим. Существует тысяча способов, чтобы посеять недоверие. Поэтому говорю вам еще раз: не хитрите, а выкладывайте свои карты, пока не поздно.
— Говорим по-болгарски, а не можем понять друг друга, — сокрушаюсь я. — Вам что, не ясно, Милев, что означают эти слова: у меня нет плана! Вы понимаете, нет!
— Ну-у, вы действительно считаете меня дураком! — повышает тон Майк. — Но смотрите, как бы вам самому не оказаться в дураках! Мне совершенно ясно, что вы жаждете заграбастать мое место. Я это понял, едва вы появились на Дрейк-стрит. Старая наша черта: жрать друг друга. Но вы споткнетесь прежде, чем успеете мне подставить ножку. Так что спрашиваю в последний раз: вы готовы работать вместе или…
— Почему нет? — пожимаю я плечами. — Но если вы ждете, что я достану из кармана несуществующий план, то не понимаю, как…
В этот самый момент, однако, именно он что-то достает из кармана. Едва ли стоит уточнять, что это «что-то» пистолет. И что пистолет самым непринужденным образом направлен мне в грудь.
— У меня нет времени торговаться, дорогуша, — произносит немного театрально Милев, наверное, чтобы все же как-то объяснить появление пистолета. — Пристрелю и глазом не моргну, И тут, на Дрейк-стрит, никто меня за это не накажет.
Я не уверен, что он выстрелит. Возможно, это тоже поза ведь у него слабость к позам. Однако никогда нельзя предугадать, до чего может дойти человек в своей любви к позам. Поэтому быстро хватаю столик и обрушиваю его на Милева. Тот падает в кресло, я бросаюсь к нему и вырываю пистолет. После чего швыряю его как можно дальше. В окно. Или, точнее, в стекло, поскольку окно закрыто.
Я готов уже удалиться, когда, должно быть, привлеченный шумом, врывается сосед и помогает мне отзывчиво кулаком — чтобы я оказался в объятиях Майка, который, в свою очередь, помогает мне с другой стороны Так что воочию на собственном горбу я убеждаюсь, что англо-болгарская дружба вполне осуществлена
Правда, этим двоим далеко до Ала и Боба. И я постарался им объяснить соответствующими жестами, что за все надо платить. И, уложив их одного на другого в углу на диван (пусть отдохнут), покидаю квартиру Майка.
— О, мистер Питер! Кажется, вас опять побили, — сочувствует Дорис, когда я вхожу в отель. — Как только вернется мой брат, я заскочу в аптеку.
— Не беспокойтесь, — говорю. — Не стоит обращать внимания на такие пустяки.
Беглое изучение перед зеркалом убеждает меня, что повреждения действительно совсем незначительны — небольшой синяк под левым глазом и маленькая царапина под левой бровью. Нет, этим двоим далеко до горилл шефа. Не чувствуется размаха. И мускулатуры.
Позднее, когда занимаю в постели любимое горизонтальное положение, так способствующее размышлениям, прихожу к выводу, что немного недооценил противника, потому что Майк вполне способен выпустить мне в живот целую обойму в каком-нибудь темном подъезде, не обладая могучими бицепсами. И потому, что сейчас главная цель его жизни убрать меня со своей дороги. А когда дорога называется Дрейк-стрит, убрать человека не так уж трудно.
Может, я бы поступил умнее, если бы конфисковал пистолет вместо того, чтобы выбрасывать во двор, где он его немедленно найдет. Ну и что, если бы конфисковал? Разумеется, ничего, кроме того, что ему пришлось бы позаботиться о новом. А это не бог весть «акая забота в этом квартале и на этой улице.
Раздумывая таким образом, я, наверное, заснул, потому что мне начинает казаться, что кто-то настойчиво стучит мне по голове, и проходит некоторое время, пока я понимаю, что стучат не по моей бедной голове, а в дверь. Мои размышления о Майке, вероятно, были долгими, ибо в комнате темно, а на дворе ночь.
— Кто там? Что нужно? — спрашиваю я спросонок.
— А-а, вы дома? И не открываете? — раздается отчетливый рев одной из горилл, не знаю точно которой.
Чтобы опровергнуть это утверждение, встаю и открываю дверь. Моему взору представляется массивный шкаф по имени Ал.
