Всего через полсекунды Харуюки понял, что его страхи обращаются в реальность.
Странные объекты возникли на пути шаттла впереди. Вдоль поверхности башни через приличные интервалы выстроилось несколько колец, сияющих всеми цветами радуги. Диаметр колец был метра три, и если шаттл пролетит сквозь одно из них, то наверняка врежется в какое-нибудь из тех, что за ним.
– …Я, я уклоняюсь! Рейкер-сан, вернись на свое сиденье! – отчаянно выкрикнул Харуюки. Однако еще до того, как он закончил –
– Нет, ныряй прямо в него, Кроу! – отдала немыслимый приказ Черноснежка.
– Э… н-но?..
– Все нормально, давай!
Как бы там ни было, запас энергии «Ураганного двигуна», похоже, иссяк, так что Скай Рейкер, вновь опершись на руку Тиюри, вернулась на свое место. Удостоверившись в этом, Харуюки решился и крепко вцепился в руль.
– П-понял, ныряем внутрь! Ребята, держитесь!
Всего две секунды спустя.
Не снижая скорости ни на чуть-чуть, шаттл №1 нырнул точно в центр радужного кольца.
Вспышка, удар, потом взрыв… всего этого не было.
Вокруг машины начались какие-то чудеса. Темно-синее небо исчезло, повсюду вспышкой разлились те же радужные цвета, в какие были окрашены кольца. И одновременно с этим рев линейных дисков оборвался, лишь высокочастотный звук заполнил пространство.
Испытывая какое-то странное ощущение в ушах из-за прекращения рева и вибрации, звуков гонки, Харуюки робко спросил:
– А… эмм, семпай, это что?..
– Подпространство.
На уверенный ответ, который мгновенно дала Черноснежка, Харуюки испустил лишь «э?!» и обернулся.
– По, подпространство?! В гонке что, может быть такая штука?!
– А, ясно… Хару, это только естественно, что оно тут есть, – кивнул Такуму и, подняв палец, принялся объяснять в «режиме профессора». – Подумай сам. Полная длина «Гермес Корда» четыре тысячи километров, так? А максимальная скорость шаттла пятьсот километров в час. Простая арифметика подсказывает, что, даже если ты будешь постоянно жать на акселератор, на гонку все равно уйдет как минимум восемь часов. Это была бы гонка на выносливость, не более того. Покрывать все расстояние всего с одним пилотом – просто неразумно.
– Ааа… ну да, если так посмотреть…
Поняв мысль Такуму, Харуюки взглянул на индикатор оставшегося расстояния и обнаружил, что четырехзначное число стремительно уменьшается. Похоже, они срежут пространство и вынырнут где-нибудь в тысяче километров от финиша.
– Тогда, значит, плохо получилось бы, если бы мы тогда не вошли в кольцо… – произнесла Тиюри, и ее заостренная шляпа задрожала. Черноснежка улыбнулась и ответила:
– Эй, эй, Белл, тогда бы мы просто развернулись и все, не так ли?
– А, ну да… ммууу, в таких играх если возвращаешься назад, чувство такое, будто признаешь поражение!
– Ну, с этим я совершенно согласна.
Две девушки хором рассмеялись. Когда смех угас, Черноснежка сказала:
– …Рейкер, спасибо тебе. И… прости. Тебе долгое время приходилось очень тяжело из-за моей ужасной трусости…
Она попыталась низко поклониться, однако это движение было остановлено правой рукой Скай Рейкер.
– Лотус. Я тоже… я тоже много за что должна перед тобой извиниться. Но не думаю, что мы все это сможем друг другу передать одними словами. Поэтому… когда-нибудь, когда я смогу дуэлиться в полную силу – давай тогда и скажем все друг другу.
– …Да. Давай… давай так и сделаем… – прошептала в ответ Черноснежка и, закрыв глаза, с легкой улыбкой продолжила: – Если мне не изменяет память, наш дуэльный счет – тысяча двести тринадцать моих побед… и сколько поражений, напомни?
– А, так ты забываешь только неудобные цифры!
Вновь тихий смех наполнил подпространство. Купаясь в этих мягких звуках, Харуюки мысленно пробормотал:
В конечном счете, может, мне и не потребуется влезать. У этих девушек очень прочная связь где-то там, в самой глубине их душ. Да… и эта связь родилась и окрепла благодаря Ускоренному миру, где время бежит в тысячу раз быстрее.
Закрыв глаза, он попытался как следует поразмыслить на этот счет –
Но тут.
Середину спины прострелила боль. И в то же время в голове Харуюки чей-то голос – не его собственный, чужеродный – произнес холодные слова.
«Тогда верно и обратное, не так ли?
За все эти часы тысячекратно ускоренного времени должна родиться и вырасти уродливая ненависть. Возможно, и во мне тоже.
Даааа. Семя ненависти уже укоренилось в тебе и не исчезнет. Оно лишь терпеливо ждет, когда придет пора ему прорасти.
Ты уже забыл тех, кто измывался над тобой? Ты уже забыл ту боль, которую они нам причиняли своей бессмысленной жестокостью и злобой? Ответь злом на зло. Силой на силу. "Семя", которое позволит тебе сделать это, всегда с тобой».
И пока этот черный, искаженный голос шептал ему, на экране зажмуренных век возникли лица.
Одноклассники, которые смеялись над Харуюки и дразнили его, когда он учился в начальной школе. Хулиганы, которые вытрясали из него деньги и разные вещи и издевались над ним в старших классах. Потом их лица исчезли, сменившись масками дуэльных аватаров. Их было мало, но тем не менее – все Бёрст-линкеры, которых он открыто ненавидел, смотрели на него свысока и открыто насмехались.
«Этих гадов ты тоже можешь понять? Можешь общаться с ними? Нет. Немыслимо».
Да. Это правда. Я ведь одного из них навсегда изгнал из Ускоренного мира. Так что я не могу общаться с ними. Но это… это уж неизбежно. Вполне естественно так поступать с такими, как они!
Так Харуюки мысленно простонал, и боль в спине тут же стала сильнее. Однако, как ни странно, это боль уже не была просто неприятной. Чем сильнее она становилось, тем большее облегчение Харуюки предвкушал, когда она высвободится вся. И, словно поторапливая его, словно искушая его, голос продолжал говорить.
«Вот именно, раздавить таких – вполне естественно. Ты уже обладаешь силой, позволяющей сделать это. Надо всего лишь произнести одно слово, назвать одно имя. Только лишь это – и ты сможешь раздавить их всех, ни одного в живых не оставить. Разрежь их на части, разорви на куски, сожри их полностью. Сожри. Сожри. Со-…»
– Во… Ворон-сан?!
Одновременно с этим возгласом левое плечо Харуюки кто-то сжал, и он резко открыл глаза. На миг все его тело задеревенело, потом он неуклюже развернулся.
Руку на его плечо положила Скай Рейкер, сидящая слева в первом пассажирском ряду. Она пристально глядела на Харуюки, в темно-красных глазах-линзах плескалась тревога. Потом она еле слышным, сухим голосом спросила:
