— Ничтожество, сказали вы? О нет! Я полицейский и моему царю слуга. А ты — мразь! Марко! Божидар! Бисер!
Трое вошли, а мне не страшно. Совершенно не страшно. Будь что будет. Я единственный, кто знает Багрянова до конца. До самого сокровенного. Рубеж перейден еще в самом начале, и теперь Петков ничего не получит. Ты уж прости меня, Искра...
Марко тащит меня, почти волочет за конец веревки, привязанной к скрученным за спиной рукам. Петков идет впереди, чуть отступясь — Божидар.
— Гы! — говорит Бисер и награждает меня таким пинком, что я лечу головой вперед; Божидар еле успевает прервать мой полет.
Новый пинок, и ноги мои цепляются за порожек, скользят по ступенькам; плечо, которым я защищаю голову от соприкосновения с камнем, уже не плечо — мышцы без кожи, сплошной кровоподтек.
Петков отодвигает засов и распахивает дверь. Марко коротким толчком вбрасывает меня в комнату, а Бисер и Божидар держат за локти, мешая упасть.
— Смотри! Тебе говорят, сволочь? Ну! Марко, открой ему фары, пусть видит!
Ручища Марко раздирает мне веки. Пальцы давят сильнее и сильнее, впиваясь в углы глазниц у висков.
— Ну как она вам, Багрянов? Нравится?
Комок окровавленного тряпья в углу — это Искра?.. Ноги мои подгибаются, но я не могу отвести глаз от красных полос на плечах и груди девушки. Бурая маска заменяет ей лицо. Из коричневой впадины в маске несется крик — жалкий, бессильный.
— Бисер, успокой ее, — говорит Петков.
Я скольжу, обвисаю в руках Божидара и не успеваю подставить ножку Бисеру, ринувшемуся выполнять приказ. Петков подходит ко мне, загораживая Искру.
— Тебе не жаль ее, Багрянов?
Что-то сломалось во мне. Я перестал быть тем, кем был. Страха нет, но и воли нет. Петков прав: чужая боль не для меня... Я слабый человек... Дрянь я, ничтожество... Но иначе не могу...
— Не надо, — говорю я. — Не надо ее трогать.
Петков двумя пальцами берет меня за подбородок.
— А взамен? Искра — женщина не дешевая!
— Да... — говорю я.
— Что — да? Я правильно понял: выдаете все?
— Да...
— Ладно, пошли. Бисер! Останешься здесь и вызовешь к ней Фотия. Пошли, Багрянов.
Ничего не соображая, я ковыляю из подвала на второй этаж. Куда-то вхожу, на что-то сажусь. Пью. Воду или вино? Все туманится, пляшет перед глазами, и только коричневая маска не желает пропадать.
— Начинайте, Багрянов, — говорит Петков.
— Да... — говорю я. — Сейчас...
Каждый слог дается мне с трудом.
— Адресат? — спрашивает Петков. — Кому адресовано объявление?
— Нельзя... Не при них...
— Мои люди мешают? Хотите, чтобы вышли?
Все равно. Какое мне дело? Выйдут — не выйдут. Нет, пусть выйдут. Это же важно. Разве нет? Сейчас скажу — и все кончится. Больше не будут бить...
— Багрянов! Вы слышите меня? Мы одни. Говорите же. Кто адресат?
Я открываю рот:
— Лул...чев... Это Лулчев... Да...
Человек слаб, а я человек...
Допрос идет уже третий час, и ровно столько же я жарюсь под палящим лучом переносной ривальты. Ослепленный, почти испеченный заживо, я все-таки не теряю сознания, и Петков, сидящий в прохладной тени, не торопясь вытягивает из меня имена, подробности, факты.
Сколько я еще выдержу? Час? Два? Бесконечность?..
— Итак, — говорит Петков и поправляет ривальту. — С Лулчевым мы разобрались. С объявлением тоже. Очередь за рандеву — кто и когда придет?
— Не знаю, — говорю я, пытаясь облизнуть губы.
— Знаете! — Пауза. — Багрянов! Еще немного — и я верну вас вниз и переломаю все кости! Мало вам было?
— Достаточно...
— За чем же остановка? Сказав «а», переходите к «б». Вы продали нам Лулчева...
— Я не продавал.
Петков присвистывает из своей прохладной тени.
— Не в термине суть! Факт остается фактом, и Лулчеву один черт: продали ли вы его ДС, выкупая жизнь, или назвали по соображениям альтруизма... Откуда вам известно, что он работает на англичан?
— На немцев тоже.
— Оставьте немцев в покое. Мне нужны англичане! Что вы знаете об этом и из каких источников?
Три часа! Три долгих-предолгих часа ривальта выжигает мне кожу на лице, а Петков долбит одно и то же. Лулчев и англичане. Англичане и Лулчев. Кто, что и когда?
— Выключите свет, — прошу я. — Я же сдохну... На кой черт вам покойник?
— Сначала ответ. Просьбы потом. Что вы знаете о связях Лулчева и СИС?
— Ничего. Только то, что работает на нее. Давно.
— Общие слова: «знаю», «давно»... На чем же вы собирались его подловить? На этой болтовне?
— Мне должны переправить документы. Со связником.
— Кто связник?
— Не знаю.
Петков снова коротко и выразительно присвистывает.
— Багрянов! Мы же вроде бы договорились? Ну же, Багрянов! Раскошеливайтесь! Адрес резидента СИС, пароли и все такое прочее!
— Не знаю... Связник...
— Опять легендарный связник? Где он? Когда придет? Где рандеву?
— В храме Александра Невского, в воскресенье. Во время службы. Он должен подойти и сказать...
— Слышал! Почему вы решили, что связник знает вас в лицо?
— Предупредили. В Центре. Сказали: он сам подойдет.
— Есть опознавательный знак?
— Нет. Только маяк... если провален... перчатки в правой руке... Дайте же воды, Петков. Умоляю вас!
Глоток. Еще один. Господи, хорошо-то как!
— Спасибо, — говорю я с надеждой получить новую порцию воды. — Я не обманываю вас, Петков. Лулчев связан с англичанами и немцами. Документы, компрометирующие Лулчева, должен переправить связник после того, как объявление появится в «Вечере». Я надеялся через Искру передать тем, кто с ней связан, чтобы они доделали дело. Искра получила бы документы...
Где-то в глубине, в недоступной мне прохладе скрипит кресло. Тоненько звенит, сталкиваясь с графином, стакан. И так же тихо, почти неслышно, смеется Петков.
— Искра? Связник нацелен исключительно на в а с, а документы передаст е й?
Все это и называется — загнать в угол. Теперь надеяться не на кого. Все дело в одном — выдержу ли? Побои, ривальта, отсутствие воды... Что еще придумает Петков?
Я собираюсь с силами и выпрямляюсь, насколько могу.
— Налейте воды, Петков. И выключите свет! Клянусь, это сейчас важнее для вас, чем для меня. Да, я знаю связника! Знаю! Знаю! Только что толку для вас? Его я вам не дам; не дам — и точка. Делайте что хотите, но без меня вам не обойтись. Думаете, не понимаю, зачем вы бьете в одну мишень? Я вам связника, а вы мне — пулю в затылок. Так? Колотите себя в грудь или рвите волосы,, но с Искрой вы поспешили и упустили шанс обойтись без Багрянова. Теперь извольте сами считаться с фактами. Я один знаю связника, и одному мне удастся получить компроматы на Лулчева...
Минута тишины — и тьма кромешная. Так всегда бывает, когда переходишь от ослепительного света к мягкому полумраку.
