Оливер Боуден - Покинутый

Уильям рассказал Бенджамину, что мы планируем — напасть на работорговца, чтобы снискать благосклонность могавков — и Бенджамен весь подался вперед.

— Джонсон уведомил меня, что вы затеваете, — сказал он. — Как бывает в таких случаях, человек, у которого я был в плену, и есть тот, кого вы ищете. Его зовут Сайлас Тэтчер.

Мысленно я чертыхнулся, почему мне раньше это в голову не пришло. Конечно же. Не только меня, но и Чарльза словно подбросило.

— Этот неженка — работорговец? — недоверчиво спросил он.

— Пусть его слащавая речь не вводит вас в заблуждение, — сказал Бенджамин, кивая. — Я никогда не встречал существа более злобного и порочного.

— Что вам известно о его делах? — спросил я.

— У него под началом по меньшей мере сотня человек, и больше половины из них — красные мундиры.

— И все это ради нескольких рабов?

В ответ Бенджамин рассмеялся.

— Вряд ли. Он командует Королевским отрядом, который охраняет Форт Саутгейт.

Я был озадачен.

— Но если у Британии есть возможность оттеснить французов, ей надо искать союза с туземцами, а не порабощать их.

— Сайлас заботится только о своем кошельке, — откликнулся из-за своей конторки Уильям. — Ему безразлично то, что его действия вредят Короне. Пока его товар востребован, он будет его добывать.

— Тогда у нас есть все основания остановить его, — мрачно сказал я.

— Я общаюсь с местным населением каждый день, пытаясь убедить их, что мы именно те, кому они могут доверять, — добавил Уильям, — что французы просто используют их, как орудие, которое они бросят, как только одержат верх.

— На фоне действий Сайласа ваши слова ничего не стоят, — вздохнул я.

— Я пытался объяснить, что у нас нет с ним ничего общего, — Уильям печально посмотрел на меня. — Но на нем красный мундир. Он командует фортом. Поэтому для местных я либо врун, либо сумасшедший. а скорее всего, и то и другое вместе.

— Не отчаивайтесь, брат, — подбодрил я его. — Если мы принесем им его голову, они поймут, что ваши слова были правдой. Для начала нам надо найти способ пробраться в форт. Я обдумаю это. И еще надо познакомиться с последним новичком.

Тут оживился Чарльз.

— Это Джон Питкерн. Я провожу вас к нему.

Мы очутились на окраине города в военном лагере, где красные мундиры тщательно проверяли всех, кто приходит и уходит. Это были солдаты Брэддока, и я удивился, что не встретил никого из тех, с кем когда-то сражался плечом к плечу.

Но я понял, почему; обращение было жестоким, солдаты были наемниками, из бывших осужденных, из беглых, а такие недолго засиживаются на одном месте. Навстречу нам шагнул солдат, небритый и жалкий, несмотря на свой красный мундир.

— Изложите ваше дело, — сказал он, бегло глянув на нас с явным неудовольствием.

Я только собрался ответить, но тут Чарльз выступил вперед и сказал, показав на меня:

— Новобранец.

Часовой отошел в сторону.

— Еще одно полешко для костра? — ухмыльнулся он. — Проходите.

Мы прошли в лагерь.

— Как это вам удалось? — спросил я Чарльза.

— А вы забыли, сэр? Я ведь подчиняюсь генералу Брэддоку, если только не служу вам.

Мимо прогромыхала повозка, выезжавшая из лагеря, которой правил солдат в широкополой шляпе, и мы посторонились, чтобы пропустить гурьбу прачек, перешедших нам дорогу. Повсюду виднелись палатки, а над ними, как одеяло, стлался дым костров, разложенных вокруг лагеря и поддерживаемых солдатами и детьми, лагерной обслугой, чьей заботой было варить кофе и готовить еду для своих верховных повелителей. На веревках перед палатками висело выстиранное белье; вольнонаемные под присмотром конных офицеров грузили на деревянные повозки ящики с припасами. Мы видели группу солдат, которые вытаскивали из грязи застрявшую пушку, и других солдат, которые укладывали штабелями ящики, а на центральном плацу под не слишком отчетливые крики офицера маршировали два или три десятка красных мундиров. Осмотревшись, я поразился тому, насколько лагерь, без сомнений, являл собой работу Брэддока, каким я его помнил: деловитость и упорядоченность, муравьиное хозяйство, тигель дисциплины. Любой посетитель испытал бы доверие к Британской армии и к ее командирам, но если бы вы вгляделись глубже или если бы издавна знали Брэддока, то ощутили бы негодование, источаемое всей округой: солдатам было от чего возмутиться в этой деловитости. Они работали не из чувства гордости за свои мундиры, а под гнетом жестокости.

Рассуждая о которой. Мы подошли к одной из палаток и у самого ее полога я услышал, с мурашками по телу и ужасно неприятным ощущением в животе, что голос, кричавший что-то, принадлежит Брэддоку.

Когда мы с ним виделись в последний раз? Несколько лет назад, когда я уезжал из Колдстрим, и никогда еще я так не радовался расставанию с людьми, как в тот день, когда расстался с Брэддоком. Я бы нарушил узы товарищества и добился бы, чтобы он ответил за свои преступления, свидетелем которых я стал, пока служил там, — преступлений жестоких и бесчеловечных. Но я не учел тех связей, что пронизывают Орден; не учел непоколебимую веру в Брэддока со стороны Реджинальда; и в конце концов мне пришлось примириться с тем, что Брэддок ни за что не ответит. Мне было неприятно. Но пришлось согласиться. И просто держаться от него подальше.

Но теперь мне не избежать его.

Мы застали его в палатке, в самом разгаре нравоучения, которое он читал человеку примерно моего возраста, одетого в штатское платье, но по виду, без сомнений, военного. Это был Джон Питкерн. Он стоял и принимал на себя полной мерой всю ярость Брэддока — ярость, так хорошо мне знакомую — а Брэддок орал: — вы собирались доложить о себе? Или вы думали, что мои солдаты не заметят вашего приезда?

Он мне сразу понравился. Понравилось, что он держится, не опуская глаз, понравился его медлительный и спокойный шотландский говор, в котором, когда он зазвучал, не было ни капли страха перед Брэддоком:

— Сэр, если вы позволите, я объясню.

Время, однако, не пощадило Брэддока. Лицо его было краснее прежнего, волосы поредели. И когда он заговорил, лицо его покраснело еще сильнее:

— О-о, непременно. Очень бы хотелось послушать.

— Я не дезертировал, сэр. Я здесь по приказу командующего Амхерста.

Но Брэддок был не в том расположении духа, чтобы его устрашило имя командующего Джеффри Амхерста, и, коли уж на то пошло, он разозлился.

— Покажите мне письмо с его печатью, может быть, это спасет вас от виселицы, — прорычал он.

— У меня его нет, — ответил Питкерн, переглотнув — единственный признак его волнения, быть может, оттого, что он представил петлю у себя на шее. — У меня такая работа, сэр. что.